Вместе со спокойствием в нем крепло и понимание того, сколь грандиозно знание, созданное христианскими богословами за четырнадцать столетий. Он восхищался им и в то же время все яснее осознавал: знание это никогда не станет для него близким. Понятным – да, но и то лишь отчасти. Кристиан понимал: жить этим он не сможет. Чувствовал: Создатель уготовил ему иной путь.
Но что это за путь и когда станет ясен? «Нужно ждать, – тихо говорил брат Леопольд, с которым юноша делился своими чаяниями. – Ждать, ибо каждому овощу свой срок». И Кристиан ждал, когда уготованный ему путь откроется для него. Пока же честно исполнял возложенные обязанности: работал в огороде, помогал на кухне и, конечно, переписывал старые рукописи. Он все схватывал на лету, и в монастыре оценили его прилежание, отправили учиться.
«Может, это и есть начало пути?» – думал Кристиан, пока понурая лошаденка влекла повозку все дальше от монастыря. Но потом была лишь учеба, перемежаемая работой в огороде и на кухне – словно и не уезжал никуда. Мысли о том, когда же откроется ему путь, тревожили юношу. Ведь время шло, и близился срок окончания новициата[75]: совсем скоро ему исполнится восемнадцать.
Поездка с отцом Иоахимом представлялась Кристиану своего рода экзаменом, негласным и неявным, после которого перед ним и впрямь появится путь – но такой, ступать на который он вовсе не хотел. Стать монахом… Может, это и есть главное испытание, и его нужно пройти, прежде чем пред ним явится истинное предназначение?
Кристиан надеялся на это со всем жаром юного сердца, но по давней, накрепко въевшейся привычке держал свои переживания при себе.
Песня уже стихла, а юноша, погруженный в свои мысли, все стоял, прислонившись плечом к стене. Когда из-за угла, с трудом удерживая в руках корытце с мокрым бельем, вышла прачка, он отступил было в сторону, но запнулся и грянулся наземь. С тяжелым мокрым шорохом рассыпалась груда белья, пискнув, упала на колени прачка, но Кристиан этого уже не слышал – сбитое из дубовых плашек корыто обрушилось ему на голову.
* * *
Забытье продолжалось всего несколько мгновений. Он перевернулся на спину и сел. Ломило затылок.
– Ушибся? – послышался тихий голос.
Перед ним на корточках сидела девушка – та самая служанка, с которой Кристиан уже дважды встречался взглядом. Сейчас она смотрела встревоженно. Ее голос… Так ведь это она пела – про рыцаря и деву-тролля!
– Немного. А что случилось?
Он огляделся – вокруг было разбросано белье, рядом лежало широкое деревянное корыто. Ну теперь понятно… Юноша осторожно потрогал затылок – крови вроде нет, но шишка наверняка будет преогромная.
– Да ничего, – девушка улыбнулась. – Просто мне теперь все заново полоскать.
– Прости, – Кристиан засопел. – Прости, пожалуйста. Я… я сейчас…
Вскочив на ноги и не обращая внимания на пульсирующую в голове боль, он начал торопливо собирать разбросанные вещи.
– А теперь сядь, – сказал прачка, когда они сложили белье в корыто. – Вот сюда, на лавку.
Кристиан послушался. Девушка взяла из груды одно из немногих оставшихся чистыми домотканых полотенец и, туго свернув, положила холодную тряпицу на затылок.
– Ой! – дернулся он от неожиданности, но женская ручка лишь плотнее прижала влажное полотенце к голове.
– Подожди, сейчас полегчает.
Боль и в самом деле начала отступать. Впрочем, Кристиану было уже не до ломоты в затылке.
– Ну мне пора, – сказала девушка через несколько минут.
– Куда? – глупо спросил он.
– Я же говорю – белье полоскать.
– А можно… а можно я тебе помогу? Куда нести?
Она улыбнулась и легко поднялась со скамьи.
– Пошли. И… меня Хелена зовут.
– А меня – Кристиан.
Ее темно-синие глаза заискрились.
– Я знаю.
И девушка неожиданно залилась румянцем. А у Кристиана перехватило дух.
* * *
Стирали и полоскали в небольшой пристройке к бане: еще во время возведения «Кабанчика» от реки сделали водоотвод – выложенный лиственничными досками желоб. С работой Хелена управилась быстро, а потом, улыбнувшись Кристиану, ушла развешивать белье. Сейчас, стоя на крыльце трактира, юноша вспоминал каждое мгновение, проведенное вместе с нею: как ловко она работала, как привычным жестом заправляла за ухо выбившуюся прядь волос, как аккуратно складывала в корыто выполосканные вещи.
А он видел вокруг нее чуть заметное изумрудное свечение – в нем запечатлелись юная свежесть весны, чистота обновленной природы, светлые помыслы и обещание радости.
Мысли эти настолько поглотили Кристиана, что он не сразу осознал: кто-то дергает за полу его сутаны.
– А? Ты чего?
Рядом стоял невысокий светловолосый паренек в залатанных штанишках. Где он его видел? Ну конечно, в «гнезде» – тот пришел позже всех и привел с собой Перегрина. Как же его звать… Петер? Нет, как-то иначе…
– Я Пауль, виделись давеча, – шмыгнул носом мальчишка. – Тебя там наши кличут. Ну прийти просят. Бруна и Ян рассказать чего-то хотят.
– Рассказать? – вскинул брови Кристиан. – О чем?
– Ну а я почем знаю? Сказали позвать, вот и зову.
– И что, прямо сейчас? До утра не ждет?
На улице уже смеркалось. Еще совсем немного – и на город падет ночная мгла – нелучшее время для прогулок.
– Да мне-то что за дело? – пожал плечами Пауль. – По мне, хоть вообще не ходи.
«Подождать до утра? А вдруг там что-то срочное, важное? Из-за пустяка вряд ли стали бы звать…»
– Но Ян и Бруна, конечно, просили, чтобы ты сегодня зашел, – словно для очистки совести сказал мальчик и добавил: – Самим-то идти боязно.
Это придало Кристиану решимости. В самом деле, детям-то, наверное, там совсем жутко, в своем подвале. Отцу Иоахиму вряд ли сегодня еще понадобится помощь писаря, можно и отлучиться ненадолго.
– Хорошо, схожу. Может, принести чего-нибудь просили?
– Э-э… – Взгляд паренька скользнул куда-то в сторону. – Нет вроде… Точно нет. Только прийти – больше ничего.
– Понятно, – юноша спустился с крыльца и направился к воротам. Может, получится обернуться до темноты.
* * *
Проводив его взглядом, Пауль вприпрыжку добежал до сенного амбара, где, почти невидимый в тени нависающей крыши, стоял Девенпорт.
– Сделал, – сказал мальчишка. – Теперь монету давай. Обещал!
– Кто ж спорит? – ухмыльнулся наемник, и меж пальцев у него, как по волшебству, возник тонкий серебряный кружок. – Заработал.
Мальчишка сцапал монету, но уходить не спешил.
– А зачем надо, чтобы он туда пошел, а?
– Ну считай, я его разыграть хочу. Веришь?
– Не очень, – помотал головой паренек. – А…
– Не суй свой нос куда не следует, – резко ответил Оливье, и в следующее мгновение пальцы его клещами сжали нос Пауля, сделав обидную «сливу». – Не ровен час, потеряешь. Понял?
– Ояэ-э-э! – зажмурившись от боли, проныл мальчишка.
– Ну вот и славно, – Девенпорт отпустил детский нос. – А теперь – брысь отсюда.
Дважды повторять не пришлось: Пауль бросился прочь так, что пятки засверкали. Француз проводил его взглядом, потом негромко свистнул, и тут же из-за амбара показались двое мужчин в коротких черных куртках, черных штанах и мягких сапогах – лучше не придумаешь, чтобы ночью остаться незамеченными. У каждого из-за плеча торчало ложе арбалета, через грудь наискось тянулись перевязи с метательными ножами. Повинуясь короткому жесту капитана, они двинулись за послушником. Следом бесшумной тенью скользнул к воротам и сам Оливье.
Пауль подошел к стойке, за которой гремела посудой Магда Хорн, и встал, положив подбородок на толстенные дубовые доски, – роста у него как раз хватало, чтобы из-за них торчала только голова. Теперь надо постоять с жалобным видом, подождать, пока женщина заметит, и – готово, получит какую-нибудь вкусность. Старуха-хозяйка подкармливала малого, баловала то яблоком, а то и сладким пряником. Пряник, правда, доставался редко: Хорны потому и жили справно, что каждому медяку цену знали. Но хоть краюшку ржаного со шкварочкой даст, и то хорошо, особенно когда увидит его здоровенный распухший носище.
«Эх, надо было, чтоб дядька покрепче сдавил! – запоздало посетовал Пауль. – Глядишь, тогда бы и на пряник расщедрилась!»
И впрямь, увидев распухший нос, Магда запричитала, погладила Пауля по вихрам и сунула ему посыпанную крупной солью горбушку с парой шкварок, поставила кружку молока.
– Это кто ж тебя так отделал, носатый? – улыбнулся сидевший рядом темноволосый мужчина.
«Охранитель инквизитора!» – вспомнил Пауль и, прежде чем отвечать, шагнул в сторону.
– Никто, – пробурчал паренек. – И вообще, не ваше дело.
Получилось грубо, но темноволосый не обиделся.
– Верно, не мое. Только не потому ли у тебя нос опух, что ты еду клянчишь?
– И вовсе я не клянчу, – Пауль фыркнул. – А кабы и клянчил – подумаешь, большое дело. Коли нужно, так я и купить могу, вот!
