что ребра выпирают, и сгорбленные. Отмоем и накормим, а там посмотрим.
— Вы теперь у меня в кабале, так что за мной, — и я направился к выходу, а невольники тяжелой походкой двинулись следом.
Дойдя до телеги, я указал на нее:
— Располагайтесь, — и, дождавшись, когда они залезут, я кивнул на мешок стоящий в углу, — там немного сушеных фруктов и кувшин с водой, можете перекусить.
— Но, — стеганул лошадь Пимен, и телега тронулась в путь. Я же заскочил в седло Кусаки и направился следом.
И наблюдал, как поглощают еду закабаленные, молодые глотали словно чайки. А вот третий ел степенно, тщательно жуя.
К закату мы прибыли к Филиппу. Хорошо, что мне удалось с ним договориться, не в крепость же их тащить.
За пару золотых он их будет содержать и обучать, а они ему по хозяйству помогать. Для жительства им подготовлен сарай, вполне хватит, хоть крыша над головой будет.
— Стой, — и, натянув вожжи, Пимен остановил телегу возле закрытых ворот. — Филипп, открывай, — закричал Пимен.
И ворота начали открываться. Стеганув лошадь, Пимен направил ее во двор к небольшой конюшне, я проехал следом, и Филипп захлопнул ворота за мной.
А конюшня была уже старая и покосившаяся, явно требуется ремонт, да и поля заброшенные, так что Филиппу помощь пригодится.
— Смотрю, съездили не зря, — и подошедший Филипп кивнул на закабаленных.
— Это да, только дорого, зараза, — уныло протянул я.
— А я что говорил, — с улыбкой произнес с телеги Пимен.
— Ты с ними уже говорил? — мельком глянул на меня Филипп.
— Нет еще, — я покачал головой в ответ.
— Ладно, помыться бы им не мешало, в бочках вода за день согрелась. Поди, еще не остыла, а после и покормить их можно будет. Эй, вы за мной шагайте.
И закабаленные отправились вслед за Пименом. А мы занялись лошадьми.
— Пойдем поедим, — спустя десяток минут появился рядом Филипп, зовя нас в дом.
Ужин прошел в теплой обстановке за кубком вина. Филипп делился воспоминаниями о службе и строил планы на будущее. Но было заметно, что он еще не вжился в роль фермера. Да и скучно ему здесь в одиночестве, откровенно говоря.
— Ладно, пойду переговорю, — я хлопнул по столу. — Филипп, там же было вино, — я посмотрел на своего друга.
— Да, как и договаривались, ток я не возьму в толк, зачем надо было на них вино тратить, — немного с возмущением ответил Филипп.
— Так надо, — и поднявшись из-за стола, я направился к сараю, в котором разместили закабаленных.
А на улице уже была ночь, хоть и звезды светили ярко, а пронизывающий ветерок заставлял ёжиться. Набрав дров, я разжег недалеко от сарая костер.
Огонь затрепетал, разгоняя тьму.
Раскрыв дверь сарая, я крикнул:
— Спите?
— Нет, господин, — раздался голос одного из молодых.
— Хорошо, говорить будем, идите сюда, — и я вернулся к костру, усевшись на еще теплую землю.
И через мгновение напротив меня сидели закабаленные и, возможно, мои люди.
Я попытался их осмотреть, ну, при порывах огня, это удавалось с трудом. Лишь общие черты. Умытые, и волосы уже не висят сосульками, одетые с чужого плеча, с болезненной худобой. М-да, откармливать их еще придется капитально. Да и подстричь не мешало бы.
Молодым я бы мог дать лет по семнадцать, может, чуть старше, а парню с голубыми глазами лет двадцать пять.
— Меня зовут Яромир, и вы мои кабальные. И я хочу знать, кто вы такие и как оказались на каменоломнях? — мой голос прозвучал спокойно и размеренно.
Парни замялись, и никто не смел начать первым. Прождав пару секунд, я ткнул рукой в одного из молодых.
— Ты начинай.
Парень вздохнул и заговорил:
— Родители умерли, а денег заплатить подати у меня не было, вот так и оказался, — после своих слов он пожал плечами, словно это обычное дело.
— Как звать? — спросил я, глядя на него, он был невысокого роста, хотя скорее ниже среднего. Это я вымахал, столб ходячий.
— Азат, господин, родители рассказывали, что это значит свободный, — от парня донесся горький смешок.
— Теперь ты, — я перевел взгляд на следующего.
— Прокоп зовут меня, господин, семья у меня большая, семь братьев и сестер, неурожай был, еле протянули, а тут подати платить, а денег нет. Я самый старший, так что… — и он развел руками.
Мой взгляд упал на третьего.
— Кастор меня зовут, почти год провел на каменоломнях, или мне так кажется, подати-то я оплатить смог. Вот только чиновник, что их собирал, к жене моей начал приставать. Ну, я его побил, а там и в каменоломне оказался.
М-да уж, истории почти похожи, денег нет оплатить, вот и в каменоломнях.
Я вгляделся в них, у всех глаза уже пьяненькие, осоловевшие от выпитого вина, да еще и возле теплого костра сидят. Это хорошо.
— У вас есть выбор. Первый вариант, — и я поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, — остаться в кабале и быть землепашцами. Работа на свежем воздухе, о вас даже будут заботиться, как о скотине, корове, там, или лошади, они ведь тоже полезны в хозяйстве. Возможно, вы вновь окажетесь в каменоломнях, если не угодите хозяину, а может, и запорют, о такой жизни вы лучше меня знаете.
Они вслушивались в каждое мое слово, а тени от бликов костра играли на их лицах.
— Второй вариант, — я вновь поднял руку и оттопырил к первому пальцу второй, средний. — Вы приносите мне клятву в верности. Становитесь моими людьми, моими воинами и моей опорой. Вам придется проливать кровь, свою и чужую. А возможно, и умереть за меня. Но если и придется умирать, то вы это сделаете достойно. Гордо стоя с оружием в руках, свободными людьми, а не как забитый насмерть палкой своего хозяина раб. Возвышусь я, возвыситесь и вы. И я своих людей не бросаю, забочусь о них, — и долгий и протяжный взгляд в сторону Кастора.
— Я могу подумать? — первым высказался Кастор.
— Нет, — мой голос строг. Я давлю на них.
— Но мы же не войны, — произносит Прокоп, а Азат начинает кивать.
— Воинами не рождаются, ими становятся, — я серьезен и продолжаю давить на них своим взглядом.
Или эта фраза про солдат сказана, неважно. Не боги горшки обжигают.
Несколько минут слышен лишь треск горящих дров и шум ветра.
— Я согласен, — произносит Кастор, а после и остальные.
— Клясться будете на мече, — и я вытаскиваю из ножен меч. — Клясться кровью, честью и жизнью.
Острие меча смотрит в их сторону, отражая блики огня.
Первым вновь решается Кастор. Его ладонь ложится поверх
