в убийстве с помощью магии и исследовать тело должен маг. Местной полиции не по карману держать в штате мага для исследования тел. Вызовут ли полицейского целителя из столицы? Тоже вряд ли, никто не будет дергать столичных экспертов из-за трупа вконец опустившегося наркомана. Да и шума будет, когда всплывет имя подозреваемого, а оно наверняка всплывет.
Значит, либо полицейский лекарь, либо мэтр Гельтер. Лекарь увидит тромб в коронарной артерии и обширное омертвение сердечной мышцы. Мэтр Гельтер увидит то же самое, но предположит ли, что тромб создала магия? И если предположит, поделится ли с полицией своими предположениями?
Ланс выкинул эти вопросы из головы. Незачем беспокоиться о том, что он не может изменить. Услышит конкретные обвинения, увидит, что собой представляет инспектор, вот тогда и будет думать.
Но как же все это не вовремя!
Лансу пару раз доводилось бывать в городской тюрьме, но он и представить не мог, что окажется здесь не как целитель а в качестве… постояльца. Обыск он перенес хладнокровно, прекрасно сознавая, что дежурный велел ему раздеться вовсе не потому, что надеялся найти у подозреваемого в карманах или под одеждой «предметы или документы, имеющие значения для раскрытия преступления». Его лишили запонок, часов и галстучной булавки, а заодно и шейного платка, пообещав передать их родственникам.
– У меня нет родственников в городе, – заметил Ланс.
– Значит, доверенному лицу. – Дежурный ухмыльнулся. – Вы ведь наверняка назначили себе доверенное лицо и заверили все как полагается.
Ланс пожал плечами. Еще одна мелкая сошка, которой малая толика власти вскружила голову. Когда он обустраивал больницу, пришлось сменить едва ли не дюжину санитаров, прежде чем нашлись те четверо, которые действительно честно исполняли свои нелегкие обязанности и не третировали пациентов по мелочам. Вот и здесь так же. Разумеется, отправить записку ему снова не позволили.
Дознаватель показался Лансу уставшим и нервным. Впрочем, рекомендовать ему успокоительное Ланс не стал.
– Мэтр Даттон, – сказал немолодой уже гном, – для вас же самого будет лучше, если вы признаетесь в убийстве. Помогите следствию, а мы поможем вам.
Ланс пожал плечами – в который раз за этот бесконечный день.
– В научных кругах, к которым я имею честь принадлежать, считается. что бремя доказательства лежит на постулирующем. Вы утверждаете, что я убил, – вам и доказывать.
– Докажем. – Дознаватель посмотрел на него сквозь очки. – Зря вы так, мэтр. Все ведь всё понимают. Покойный, между нами, слова доброго не стоил, туда и дорога. Девушка, опять же, вполне естественное желание за нее поквитаться, у меня самого две дочери… Признались бы, глядишь – и послабление бы вышло. Мэр наш больно уж переживает, дескать, жаль мэтра целителя, надо войти в положение.
Войдет он в положение, конечно. Сильно, видимо, разозлился, до сих пор успокоиться не может.
Ланс покачал головой.
– Я не буду говорить без поверенного.
– Хорошо, мы назначим вам поверенного. В порядке очереди, – вежливо улыбнулся дознаватель.
Ланс мысленно поморщился и напомнил себе, что истинный дворянин должен достойно сносить все обрушившиеся на него невзгоды.
Достойно снести пребывание в камере оказалось сложнее. Разумеется, он и не ожидал, что ему предоставят отдельное помещение, даром что должны были содержать дворян отдельно от простонародья. Но от запаха немытых тел, кажется, намертво въевшегося в стены, его замутило, даром что за свою карьеру целителя успел много чего повидать. Впрочем, спустя какое-то время обоняние милосердно отключилось.
Отключиться от соседей было сложнее – люди и нелюди изнывали от скуки, развлекая себя разговорами. Из восьми сокамерников трое оказались мелкими воришками, один – вором-профессионалом, четверо остальных – дебоширами. «Убийцей» Ланс был единственным, и на него косились.
Дни сменяли один другой: дурная еда, прогулки в как-бы-дворике с решеткой вместо неба, нескончаемая скука. Когда-то Ланс удивлялся, как взрослый разумный человек может скучать наедине сам с собой, ведь у него всегда есть самый лучший собеседник – он сам. Но, кажется, в этот раз собеседник был не в настроении.
Поверенного ему так и не назначили, очередь, слишком много дел. Но разрешили писать, чем он и занялся. Ответ от Белинды пришел через день, она «выражала крайнюю озабоченность ситуацией» – зная, что письма просматриваются, приходилось выбирать слова – и «обещала сделать все возможное». Монна Озис обещала нанять поверенного, не дожидаясь, пока его предоставит город. Киран пересказывал статьи из последнего номера «Ланцета» и обещал закатить грандиозную попойку в честь освобождения Ланса – «потому что эта нелепица правдой быть не может».
Ответа от Грейс он так и не дождался. Письмо за письмом уходило в пустоту. Поначалу Ланс не волновался. У него дома с ней ничего не могло случиться, наверняка ждала, не дождалась, расстроилась и обиделась. Остынет, сложит два и два и напишет. Или, может, слишком устает на работе, и на письма после историй болезни нет сил. Он придумывал ей оправдание одно за другим – лишь бы не думать, что девочка испугалась, узнав, что его обвиняют в убийстве. Решила не связываться с преступником. Проявила благоразумие. Он гнал эту паскудную мыслишку как мог, но она возвращалась снова и снова.
Ланс написал Белинде, попросив передать Грейс привет и спросив, как та себя чувствует. В ответном письме эльфийка вовсе не упомянула стажерку. Как не было.
Может быть, с ней что-то случилось и коллеги не хотят его волновать, считая, что и без того забот хватает? Или все-таки Грейс испугалась? Она не могла так поступить – но тогда почему молчит? Он как-то не так повел себя ночью? Но утром она выглядела счастливой. Что-то случилось? Ланс готов был взвыть от этих мыслей, кружащих словно заезженная грамофонная пластинка. Неудачный из него оказался собеседник для себя самого.
Сменялись дни, сменялись и соседи по камере. Очередной заключенный оказался знакомым – в начале лета Ланс восстановил ему печень, предупредив, что, если мужчина продолжит пить, второй раз целитель может ему и не помочь. Предупреждение пропало втуне – в тюрьме сокамерник оказался потому, что в поисках опохмела залез в винную лавку, откуда, «поправив здоровье», выйти уже не сумел, упав мертвецки пьяным. Там его и повязали поутру.
– А все вы, целители, – ворчал он. – Не можете человека вылечить. Все знают, – воздевал он узловатый палец в потолок, – пьянство – это не порок, это болезнь! А меня, человека больного, – в кутузку? За что, спрашивается? За то, что вылечить не могут?
Его монотонное брюзжание вгрызалось в отупевший без новых впечатлений мозг, раздражая, словно камешек в ботинке, – вроде и невелика помеха, но
