и выйдет на меня нужный человек.
— Костя! Костя!
Меня нагнал запыхавшийся Бобров.
— Ну ты и ходишь. Еле догнал тебя.
— Узнал что-нибудь?
Он помотал головой.
— Батюшка ничего такого не слышал. Говорит, зверинец бы точно запомнил. А вот твоего крокодила здесь видели. Чуть бабу с мостков не утащил, ногу до кости подрал, кусок мяса выдрал. Мужики его дрекольем отходили, пока отбивали, так он и уплыл.
— Угу, ко мне в поместье умирать.
— Бабы теперь боятся на реку ходить. Говорят, водяной чёрт это.
— Ну, хоть что-то. Зато теперь мы точно знаем, что зверинец ниже по реке.
Шагах в десяти от нас появился орк-коробейник, подряжённый на поиски. Сверкнул мне глазами и выразительно пошевелил ушами. Я махнул ему рукой — иди сюда, голубь сизокрылый.
Он подошёл и поклонился в пояс.
— Рассказывай.
— Поспрашивал у людей, барин. Не знает никто, чтобы зверинец держали. Псарни, почитай, в каждом имении есть, а других зверей не держат. А скотина с кошками — так тож не нужна вам.
Я скривился — и тут мимо. А хитрый коробейник, не желая упускать деньги, продолжил:
— Барин, другое узнал.
— Ну?
— Тут приказчик один по весне скотину покупал. Коровок, баранов да козлов. Брал под убой, даже тощих да больных, будто не людей кормить. Я так мыслю: он зверюкам убоину готовил. Может, конечно, и собакам, да токмо голов тридцать он купил. Для псарни много, а для зверей диких самое то.
Мы с Бобровым переглянулись. Вот это похоже на след! Надо поехать и выяснить, не наш ли это смелый экспериментатор.
— Хм, а что, вполне может быть. Откуда, говоришь, этот приказчик?
Коробейник ухмыльнулся, показав единственный жёлтый клык.
— Ежели я ваше указание исполнил, наградить надо, барин. Старался, как есть старался. Ножки бил, языком трепал, сбитнем угощал, чтобы выведать.
— Лови, — я бросил ему полтину, — сдачи не надо.
— Благодарствую, барин. Из Кудрино он был, и стадо туда гоняли.
Бобров кивнул — он знал, что это за усадьба.
— Ежели что, только кликните, барин. Завсегда услужу, лучше любого холопа.
— Иди уже, — я хмыкнул, — понадобишься — позову.
Он поклонился и тут же растворился в толпе, будто его и не было. А мы с Бобровым пошли к дрожкам.
Дорога в Кудрино меня порядком утомила. Сплошные колдобины, тряска и лес по сторонам. Пятнадцать вёрст для механических лошадей — час езды с ветерком, а мы еле ползли, чтобы не поломать им ноги на буераках. Как вообще здесь люди живут? Или владелец поместья сидит в своей берлоге безвылазно?
Деревня, стоящая чуть в отдалении от усадьбы, произвела тягостное впечатление. Чёрные покосившиеся дома, унылые орки-крепостные с безысходностью на лицах, даже дети выглядели грустными старичками. Это же надо довести своих же людей до такого ужасного состояния! Нет, не понимаю я таких дворян. Не понимаю.
А вот усадьба, наоборот, выглядела празднично. Эдакая пряничная пастораль: зелёные лужайки, пруд с мостиком, дом в виде сказочного замка с башенками. Так и чудилось, что из дверей выбежит навстречу заколдованная принцесса. Но нет, вместо неё на крыльцо выполз сморщенный старичок в поношенной ливрее.
— Эй, человек! Хозяева дома?
— Никак нет, ваш благородие. Уехал Александр Семёнович.
— Куда?
— В Питербурх. Уж месяц почитай как уехал.
Вот те раз. Как это уехал? А что со зверинцем? Придётся выяснять у того, кто остался. И претензии предъявлять тоже ему. Я спрыгнул на землю и подошёл к старичку.
— А ты кто такой? Управляющий?
— Нет, ваш благородие. Игнат я, за сторожа туточки.
Странно — несмотря на сказочный вид усадьбы, в воздухе царила муторная духота. Будто здесь кто-то умер или сошёл с ума.
— А надолго твой хозяин уехал?
Игнат вздохнул.
— Не знаю. Сказал, что разонравилось имение, грозился продать кому-нибудь. Мол, и крепостные лентяи, и дом плохой, и общество ужасное. Забрал всех слуг и уехал.
— Как, говоришь, твоего барина зовут?
— Александр Семёнович, а по фамилии Рокк. Это имение ещё их отец купил, земля ему пухом. А усадьбу брат Александра Семёновича построил, тоже покойный. Я всем троим служил как положено, а меня вот оставили сторожить.
Старик печально шмыгнул носом.
— А покажи-ка нам, братец, — подошёл Бобров, — барский зверинец.
Щека сторожа дёрнулась. Он часто заморгал и быстро залепетал, глотая звуки:
— Ой, господа хорошие, так нечего там смотреть. Совсем нечего! Грязно там, пахнет плохо, клетки пустые стоят. Никого из страхолюдин не осталося.
— Куда же они делись?
— Так ещё на Купалу клетки не заперли, часть и сбежала. Александр Семёнович осерчал очень, приказал оставшихся заколоть от греха подальше да сжечь. А крепостных, что не уследили, велел вместо зверюк в клетки посадить.
Чем дальше, тем больше мне не нравился этот Рокк. Плоть от плоти тёмных помещиков — через одного считают, что крепостные их собственность, и могут делать с ними что хочешь.
— Так-то он отходчивый, Александр Семёнович, но тут расстроился сильно, кричал долго. А потом ночью запорол их, от досады.
— Что-что?
Старичок даже отступил на шаг, услышав злость в моём голосе.
— Не видел, ваш благородие, вот те крест, не видел. Слышали, будто ночью барин туда ходил, свет в зверинце горел, кричал кто-то. А на завтра похоронили их.
Рядом вздохнул Бобров.
— Обычное дело, Костя. Помещик волен и запороть, если виноваты.
И этот туда же! Что за люди такие? Дикость натуральная, а все вокруг молчат и ничего не делают. А потом удивляются, когда крестьянские бунты происходят.
— Так, человек ты мой хороший, веди нас в зверинец. Давай-давай, пошевеливай ногами, я лично посмотреть хочу.
Сторож не стал спорить и повёл нас вокруг усадьбы на задний двор.
* * *
Мы не успели пройти и половины пути, как из-за флигеля вылетели собаки. Пять обычных дворовых псов с громким лаем кинулись на нас.
— Фу! Фу! — заорал сторож. — Фу, Тузик! Фу, Полкан!
Но собаки не слушались и собирались попробовать на зуб меня с Бобровым.
В груди проснулся Талант, раздражённый и гудящий, как улей с пчёлами. Не спрашивая моего разрешения, он послал навстречу псам волну могильного холода. Даже меня передёрнуло от мерзкого ощущения.
Собаки попадали на землю, скуля и дёргая лапами. Впрочем, Талант не собирался их убивать. Через мгновение псы удирали прочь, поджав хвосты и жалобно завывая.
— За что ваша семья так собак не любит? — скривился Бобров. — Что ты, что дядя. Я ему борзую хотел подарить, а он в меня чернильницей кинул, хорошо, не попал. Ладно, он старый, а ты зачем их напугал так? Ничего
