бальный зал. Серебристо-зеленые листья тополей посыпались дождем, устилая зеркальные полы. Сгустился плотный серый туман, оседая на гостей и стирая их из реальности, как с картинки. Растаяла, смолкла музыка, сменившись шелестом ветвей и перекликиванием птиц. Зажурчали где-то ручьи и оттуда, где только что возвышался трон, а теперь осталась лишь россыпь камней, вышла смуглая, с оливковой кожей… старуха с длинными седыми лохмами и в рваном тряпье вместо одежды.
Она опустилась на колени и принялась шарить во мху, доставая по одной ярко-красные ягоды клюквы.
Кристина в шоке обернулась к Ирну, и он улыбнулся:
– Такой я увидел ее впервые.
Он искал в себе боль, которую должна была вызывать Айна в сердце, но не находил.
Воспоминания были светлыми.
Вот она обнаженная, купается в водопаде, и черные с седыми прядями волосы плавают в воде как водоросли.
Вот она оборачивается восемнадцатилетней красоткой, чтобы назло Ирну затащить молодцеватого парня с рыжей гривой волос на верхушку стога сена, седлает его там и ее крики разносятся по всему полю.
А Ирн смотрит на это, стискивая рукоять меча и обещает, что этот стог еще долго будет сохнуть от крови.
Вот она направляется на бал Неблагого двора в честь Самайна, и платье ее – разноцветные, большей частью алые, кленовые листья, а в черных волосах хвостом лисы мелькает рыжина.
Он догоняет ее и идет рядом – в короне из ольхи и плаще из заката. Она едва заметно улыбается – она знала, знала, как одеться, чтобы порадовать его.
Вот они танцуют смертную джигу спиной к спине – у каждого по два меча и на них наседают острозубые ши, лучшие бойцы Неблагого двора и лесные эльфы – лучшие Благого. Но они вдвоем против всего мира. Ирн помнит, как пело его сердце в тот момент. Пело от счастья.
И как оборвалась его песнь, когда он нашел Айну на болоте. Мертвую. Оставленную ими специально, чтобы заманить его в ловушку. Пока он оплакивал ее, сгущались сумерки.
И только с первой вспышкой молнии он вскочил, вытаскивая меч – но опоздал.
Уже не болит.
Ирн лишь отмечает, хладнокровно наблюдая за битвой, что вот здесь пропустил удар, а здесь мог бы провести прием чище.
Только крепче прижимает к себе Кристину, которая вскрикивает и прячет лицо у него на груди, когда на импровизированной сцене призрачный Киндеирн падает с дырой в груди и пустым взглядом на прелую листву.
Ирн развеял жестом туман и вывел Кристину на солнечный холм. Вокруг вставали рыжие сосны, ловящие верхушками закатные лучи солнца, плыл запах смолы и давленой на солнце земляники.
Она плакала.
По-настоящему плакала, размазывая слезы по щекам.
Ирн позвал ягоды, и те вкатились ему на ладонь. Протянул ей, но Кристина лишь качнула головой.
– Попробуй. Это земляника из страны фейри, людям она приносит счастливые воспоминания и любовь.
– Мне не нужна любовь, – снова качнула она головой. – Не хочу никакой любви. Она отвратительна.
Ирн взял тонкими пальцами ягоду и поднес к ее губам. Мазнул красным по нижней, рассмеялся, когда она облизнула сок, и глаза ее расширились. Вкус земляники фейри не забудет ни один попробовавший ее смертный.
– Нет, без рук, – сказал он, и длинные плети травы оплели запястья Кристины. – Будешь наказана за недоверие. Губами.
Она потянулась, забирая губами ягоду с его ладони, и тут-то его сердце зашлось нежностью, словно запоздало просыпаясь.
Трава тут же расплелась, Ирн привлек к себе Кристину и выдохнул в ее волосы тепло и спокойствие.
– Не плачь, – сказал он. – Не бойся. Все это закончилось задолго до твоего рождения.
– А с моим рождением началось опять…
Ирн слушал, как она, сбиваясь, пересказывала то, что узнала от Алексея и задумчиво вплетал в ее волосы невидимые ленты силы и уверенности. Спокойствия и тепла. Доверия и согласия. Чтобы ей было легче. Маленькой смертной женщине, попавшей в жернова войны между старым и новым порядком. Пусть продержится. А потом он подарит ей все, что только может подарить фейри человеку.
Смертные часто искали пути в страну фей. Но находили очень немногие.
Только те, кого фейри заманивали сами. И те, кто иначе не мог существовать.
Они придумывали себе дорогу, и желание их было так велико, что дорога приводила их туда, куда они хотели. Не всегда их судьба была счастливой. Люди – всего лишь игрушки для волшебного народа. Но они были счастливы умереть в стране мечты. Это лучше, чем умереть все равно – только так и не увидев чудес.
На холм незаметно спустились густые синие сумерки, засияли звезды над головой и зажглись болотные огоньки в траве, освещая мерцающим светом их двоих.
– Мне пора возвращаться? – спросила Кристина с тоской. – Это ведь сон? Скоро я проснусь?
– Это сон, но сон о волшебной стране, – мягко сказал Ирн. – У нас свои отношения со временем. Здесь нет никаких законов, потому что законы придумывают люди. Отдохни. Успокойся. Расслабься…
Кристина судорожно выдохнула, когда его пальцы пробежались по ее лицу, едва касаясь кожи и оставляя сияющие золотом следы.
– …люби.
Его поцелуй наполнил ее магией.
Знакомой теплой и щедрой магией Сердца, которое теперь билось в его груди, и его сила переливалась через край – касанием губ Ирна.
Если бы Кристину спросили, она бы твердо ответила, что не хочет больше никаких мужчин в своей жизни. Ни человеческих, ни волшебных.
Но когда сила лилась в нее с прохладных губ, она вообще об этом не думала, наполненная светом. Таким мощным и ярким, какого она еще не встречала в своей жизни.
Прикосновения пальцев были нежными, такими нежными, что хотелось закрыть глаза и чувствовать только их. Словно облако вишневых лепестков окутывало ее, лаская кожу.
Когда-то давно, в далеком, оставшемся на другом краю пропасти детстве, Кристина мечтала о поцелуях с тем, кого полюбит по-настоящему и выйдет за него замуж. Алексей вывернул наизнанку ее мечту, разорвал ее в клочья, показав кровавую и страшную сердцевину, наполненную ненавистью.
Она больше не думала о любви.
Но Ирн и не предлагал ей любовь. Он предлагал ей магию, силу, нежность – но не любовь. Она бы сказала «нет» любви. Но не могла отказаться от все более глубоких поцелуев, втягивающих ее в такой головокружительный свет, что она сама тянулась за ними. Обвивала руками его шею и прижималась сильнее.
Ее кожа стонала от счастья, когда он проводил по ней мягкими подушечками пальцев, лишь едва касаясь. Платье расходилось на нитки под его руками, открывая ее
