– То есть, если эта пакость блуждает в произвольных направлениях, – продолжал вслух рассуждать глава Темных, – нам достаточно подождать, пока она снова сместится, и тогда ситуация снова поменяется, а?
– Ну, давай подождем.
– Ага, раз ты так спокоен – значит, долго ждать придется. Хорошо, рассмотрим другие варианты. А?
– Ну, давай рассмотрим.
– Получается, что мы сейчас – не Иные, – помолчав с минуту, прищурив и без того узкие глаза, проговорил Аесарон. – Получается, что мы сейчас – обычные люди, и на мушке нас держит обычный милиционер. За что же ты нас задерживаешь, гражданин начальник? По человеческим законам мы ничего не нарушали, ехали себе… в гости, и вдруг посреди тайги – человек в форме и при пушке. Не боишься, что мы в райотдел милиции пожалуемся на тебя, как на нерадивого сотрудника, превысившего полномочия и проведшего неправомерный арест? А?
– Мелко, Аесарон, мелко! – поморщился Денисов, лихорадочно соображая, что ему делать дальше. Бесконечно держать их под прицелом все равно не получится. – Неужели ты думаешь, что в машине Качашкина не найдется чего-нибудь, что можно будет и-ден-ти-фи-цировать как оружие? Вот тебе и официальный повод для задержания. А не обнаружится оружия – так я же знаю, чья машина-то! И где хозяин? Уж не угнали ли вы энти «Жигули»?
– Хорошо, Федор, допустим. А дальше-то что? – Темный руководитель уже не ерничал, внимательно изучал лицо участкового. – Пристрелить ты нас за просто так не пристрелишь, даже если и впрямь в багажнике какой-нибудь тесак найдешь. Не таков ты. Что тогда остается? Наручники наденешь? В тюрьму повезешь? Так через двадцать, тридцать, ну, пусть через сто метров закончится эта пакость, и мы опять местами поменяемся. А? Что ты делать будешь, когда снова станешь хиленьким Иным, а я – Высшим магом? Патовая ситуация-то! А?! Или ты помощь от кого-то ждешь? Может, ты на оперативника из Ночного Дозора надеешься? Так не прискачет кавалерия, не спасет, не обольщайся понапрасну! Что молчишь?
– Тебя покамест слушаю.
– Я закончил. Теперь что скажешь?
– Ты не знаешь, где границы прорехи, Аесарон, а я знаю. С чего-то ты вдруг решил, что я тоже внутри аномалии нахожусь. А ежели энто не так? Может статься, что моих хилых магических ручонок вполне хватит, чтобы вас, обессиленных, в бараний рог скрутить. – Аесарон задумался, затем кивнул, признавая возможную правоту Денисова и предлагая продолжить. – А посему и наручники, которые я на вас надену, будут совсем иного свойства. Такие, что любую темную магию не только заблокируют, но и против вас самих обратят. Слыхал про самозатягивающиеся силки? Чем больше животинка трепыхается, тем сильнее ее петля душит. А теперь ответь, Аесарон! Не хочешь мне – так хотя бы себе ответь: нужен тебе такой позор, чтобы тебя хиленький Иной под арест взял да под конвоем в город сопроводил? Кроме энтих двоих, свидетелей будет предостаточно.
– Чего ж ты тогда так долго ждешь? – пожал плечами Аесарон. – Давно бы уж напялил на нас свои хитроумные кандалы, а потом бы разговоры разговаривал. А? Нет, Федь, мнится мне, что ты блефуешь.
– А ты проверь, – легко предложил Денисов, шевельнув стволом пистолета.
Наступил самый ответственный момент. Какою бы ни была цель поездки во Вьюшку – предварительная беседа с Николаем, заключение сделки, принуждение или похищение Катерины, – дураком Аесарон не был и потому должен был понять, что такие сложности ему ни к чему. Не получилось сегодня – можно попробовать завтра. Или через неделю – срок позволяет. Зачем сейчас с боем прорываться через выставленный пикет в виде решительно настроенного отца, если позднее его можно будет нейтрализовать, отвлечь, обмануть?
Наконец Денисов ощутил перелом.
– Хорошо, Светлый. – Аесарон выдохнул и отступил на полшага. – Что ты предлагаешь?
– Предлагаю разойтись с миром.
– Как ты себе это представляешь?
– Элементарно: вы садитесь в «Жигули» и возвращаетесь в город.
– И ты нас просто так отпускаешь? А если мы вон за тем бугорком развернемся – да обратно, через Сумрак?
– Да как же ты сможешь, ежели сейчас пообещаешь мне энтого не делать?
– А я пообещаю?
– Поклянешься, Аесарон, поклянешься!
– И клятву не нарушу? – на всякий случай переспросил Высший Темный.
– Там такие слова будут, что не посмеешь. Ты повторяй за мной, повторяй! Я, Аесарон, Иной, Темный, маг Высшего ранга…
– Я, Аесарон…
Казалось, глава Дневного Дозора способен получать удовольствие в любых обстоятельствах. Сейчас он просто-таки светился от счастья, играя в новую, смешную, нелепую игру с глупым Светлым. Клятва, не подкрепленная изначальной Тьмой, действительной не является. А изначальная Тьма не возникнет черным шариком на ладони взывающего к ней, если взывающий вне Сумрака.
Однако очень скоро его настроение испортилось, потому что слова, которые приходилось произносить вслед за Денисовым, перестали быть пустым обещанием.
– …Клянусь не пытаться проникнуть на территорию двух сел – Вьюшки и Светлого Клина – без согласования с Ночным Дозором или Светлым магом Денисовым, клянусь не воздействовать лично или через своих представителей на любого из жителей этих сел посредством магии любого уровня, поскольку мне известно, что отныне подобное проникновение и любое воздействие будет расцениваться как непосредственная угроза жизни и благополучию жителей. Мне также известно, что при непосредственной угрозе жизни и благополучию людей на вверенной Светлому магу Денисову территории против меня или моих представителей будет применен… Федор, ты офонарел?! Ты Великий Договор вообще помнишь?
– А у нас с тобой сейчас другой договор, более узкий, личного характера, в силу создавшегося в районе чрезвычайного положения. Ты заканчивай фразу-то!
– …будет применен артефакт «Светлый Клин».
– Вот спасибочки! – улыбнулся Федор Кузьмич, опуская пистолет и отступая на несколько шагов. Теперь он действительно при необходимости мог бы нырнуть в Сумрак. – Аесарон, я прекрасно понимаю, что для тебя наш уговор – ерунда на палочке, ты потому так легко и поклялся, что считаешь клятву недействительной. Так вот: ты-то можешь считать как угодно, а мне твоих слов вполне достаточно. Я тебя предупредил – и ты дал понять, что услышал. У меня теперича руки развязаны.
– Да не посмеешь ты, – отмахнулся Аесарон.
– А ты проверь, – вновь легко предложил участковый.
Проводив глазами удаляющиеся «Жигули», Федор Кузьмич посопел угрюмо, потаращился на оракула посреди дороги, яростно почесал укушенное комаром ухо и наконец сказал:
– Я извиняюсь, граждане и гражданки! Может, где билеты на спектакль продавались, а я не в курсе был? Что ль не нагляделись ишшо, товарищи зрители?
Вроде всего секунду назад в лесу не было никого, а вот уже мелькнуло вдалеке за деревьями цыганское платье, похожий на охотника Кульманакова грибник сердито плюнул в сторону застрявшего поперек дороги грузовика, плавно скользнула под ногами тень высоко пролетевшей птицы.
– Здравствуй, сынок, – неожиданно ссутулившись, бросил Денисов себе за спину.
– Здравствуйте, папа.
– С Катюхой все в порядке?
– Разумеется. – Николай помолчал, потоптался на месте. – А ведь не простит вас Аесарон, козни строить станет.
– Много их таких было, Коль, которые прощать не желали…
– А Катерина с ребенком? Их-то он больше не тронет?
– А вот на энтот вопрос… Ох, едрить твою редиску!
Участковый едва успел отскочить в сторону – яркой вспышкой света наметился, замерцал, расширяясь, и наконец в полный рост развернулся посреди дороги издалека провешенный портал.
– Кто это? – подбираясь, негромко спросил у тестя Николай. – Что это за клоун?
– Кавалерия, Коль, кавалерия.
Прасковью Курсукову вся детвора во Вьюшке называла старухой председательшей. И вот странная вещь: подрастало очередное беспорточное поколение – и становилось ему понятно, что ни старухой, ни председательшей Прасковья не является, а новое поколение уже вовсю пользовалось обидным прозвищем. Впрочем, сама Курсукова уже давно ни на кого не обижалась.
Окончив до войны школу-семилетку во Вьюшке, перебралась она в райцентр, чтобы продолжить образование по настоянию отца. А математику в райцентре преподавал совсем молодой, сам буквально накануне окончивший институт чернобровый красавец Эдик Акопянц. Чтобы хоть как-то отличаться внешне от своих учеников, многие из которых были едва ли не его ровесниками, носил Эдик смешную бородку, которую современники Николая и Катерины Крюковых назвали бы «как у молодого Фиделя Кастро». Но в те времена Фидель Кастро и сам только готовился к поступлению в иезуитский колледж, бороды не носил и даже бриться еще не начал.
Разговаривал Эдик напевно, и это была не напевность сибирской глубинки, это было что-то совсем экзотическое для местного уха. Начнет диктовать домашнее задание – заслушаешься! И если раньше Паша с математикой справлялась вполне успешно, то теперь в ее тетрадке вместо формул и задач частенько появлялись чернильные ромашки и краешек луны, поплавком торчащий из родной речки. И как-то так получилось, что к концу первого же года обучения Параскева, как шутливо называли ее на старинный манер подружки, превратилась в Парандзем[22].
