Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #5 - Вадим Валерьевич Булаев

появляющихся там, где необходимо. Способных вести за собой людей; мечтающих о настоящем, о всеобщем благополучии человечества как такового… Григорий Ефимович – весьма слабый пример, приведенный, скорее, из-за исторической близости к настоящему. Имелись и другие неординарные личности, деяниями своими спасшие миллионы душ, вот только в канонических учебниках о них – ни слова.

Понемногу Иванов начинал понимать Алекандроса.

– Агентов влияния хотите наклепать? В серые кардиналы записаться? Прекратить, по возможности, войны?

– Терминология мне не нравится, но пусть будет так… Достали вы, ныне живущие, меня с вашей материальной моделью бытия. Извратили реальность, свели духовное к телесериалам и неадекватной гонке за деньгами. Из всех утюгов только и слышно «Успешный», «Богатый», «Ищи возможности» … И никогда «Помоги ближнему», «Накорми голодного», – при упоминании новомодных тезисов его покоробило. – Можете считать меня психом, «профессионально деформированным» – не возражаю! Я устал делать ненужный труд, устал бороться с тем, что может приносить пользу. От вас же, Сергей, мне всего лишь нужно добровольное сотрудничество. Знания, сокрытые в вашей голове. И не надо рассказывать о склерозе! – останавливая возражения, повысил он голос. – Всё вы помните. А если и забыли – вспомним вместе. Я приложу для этого все усилия. Лана поможет… Про причины для сотрудничества, равно и о его безбрежных перспективах, поговорим позже. Я сказал и так слишком много. Переварите, пережуйте мою речь. Тогда и продолжим.

Букинистка, оторвавшись от журнала, положила чтиво на стол и убеждённо подтвердила заявление куратора:

– Приложу все усилия. Серёжа – сообразительный молодой человек. Постепенно поймёт…

***

По возвращении в камеру инспектор с неудовольствием увидел не одну, а две койки, расположенные под углом девяносто градусов друг к другу, изголовье к изголовью. Имелась и вторая тумбочка, и новенькие тапки на полу.

Раздражённо перекинув подушку на противоположную сторону, он услышал новый лязг замков. Обернулся. По коридору шла Лана в сопровождении конвойных. К удивлению, послаблений для неё никто делать не стал, сохранив процедуру сопровождения стандартной: тюремщики строго следовали правилам и за каждой решёткой торчал человек в униформе. Единственное – наручники на ней отсутствовали и, помимо робы, выдали банный халат.

Перед входом в узилище прозвучало требование, приглушенное забралом шлема:

– Отойти. Лицо к стене.

Подчинившись, Иванов дождался, пока раздадутся удаляющиеся шаги тюремщика и развернулся.

– Привет, – сухо поздоровалась женщина, осматриваясь. – Я с тобой буду жить. На разговорах не настаиваю, заботы не прошу. Если совершишь усилие и не станешь надоедать – моя благодарность тебе обеспечена.

– А ты смелая. Не боишься, что придушу?

– Попробуй. Жопу подтирать потом ногами станешь. Грабли повыдергаю. Навыки имеются… Наберись терпения, Серёжа. Я не навсегда. Перевербую, и уйду.

– Смешно, – без тени улыбки ответил инспектор. – Родину продавать заставишь? Оптом или в розницу?

– Не по моей части. Согласишься на предложение Александроса – я свалю. С радостью.

Проиграв словесную дуэль, парень лёг на койку и уткнулся в стену, из вредности закинув ноги на низкую кроватную спинку так, чтобы пятки торчали над подушкой сокамерницы.

– Копыта прибери! – по ступням ощутимо стукнули. – Поворачивайся подсматривать, малолетний засранец. Я в душ пойду. Обещаю молчать, пока ты в штанишках рукоблудствуешь.

– Не, я голых старух не того… – пробубнил узник, не меняя положения. – Обвислыми прелестями не увлекаюсь.

Женщина рассмеялась.

– Других баб тут нет. Смотри, придётся тебе скудными фантазиями довольствоваться.

– Они, по крайней мере, разнообразны.

Зашуршала одежда, гулко ударили по поддону первые капли.

– Много теряешь, Иванов! – Лана веселилась вовсю. – А хочешь, я медленно мыться стану? Как в твоей любимой порнухе! Тебе как больше нравится, когда дама себя снизу вверх гладит, или наоборот? И язычком, вот так…

Что там творилось с языком – Сергей не узнал. Потому что не повернулся. Казалось, важно проявить твёрдость духа, показать всем… правда, что и зачем – непонятно.

***

Новый день (Сергей делил сутки на ночь – когда спишь, и день – когда бодрствуешь) принёс уныние. После кормёжки его проводили в допросную, сунули увесистую пачку бумаг.

– Тесты, – пояснила пришедшая первой букинистка, разместившись за столом. – Отвечай.

Выдали мягкий, тупой карандаш из жирноватого материала, напоминавшего парафин.

… Мероприятие затянулось надолго. Вопросы чередовались, повторялись в различных формах, регулярно впадали в абстрактную философию, а некоторые ставили в тупик.

«Как часто вы стараетесь идти по тротуарной плитке одного цвета?» и ответы: «Часто», «Не часто».

Да он этой фигнёй с детства не страдал! Даже на межплиточные швы наступать не боялся.

«Когда у вас появляется праздничное настроение?»

И варианты: «За неделю», «За три дня», «Вообще не появляется».

А что делать, если не помнишь? О каких праздниках идёт речь?

Недоумевая, Иванов, тем не менее, читал внимательно, отвечая про себя искренне и нарочно ставя галочки напротив наиболее придурочных вариантов.

Развлекался.

Увели кормить. Лана осталась изучать исчёрканные листы.

По возвращении в допросной оказался македонец. Значительно окинул взглядом узника, пожелал женщине удачи и ушёл, не удостоив инспектора ни единым словом.

Тестирование продолжилось.

Ужин, сон, кипа бумаги, карандаш…

Ужин, сон, снова…

Бедный Серёга и не предполагал, что на свете существует столько чокнутых листов с шизофреническими буквами. Алфавит стал ненавистен. При появлении на столе очередной пачки тестов непроизвольно дёргался глаз.

От попытки взбунтоваться, продемонстрировать несгибаемое «Я» инспектора сдерживали лишь три охранника, неусыпно следящие за малейшим движением.

Стоят, паразиты, и не чешутся. Наблюдают, дубинки поглаживают…

Смысл всех этих однообразных процессов тоже от парня ускользал. Психологический портрет составить? – он давно готов стараниями Ланы, в уточнениях вряд ли нуждается. Загадить мозги? Измотать? Довести до нервного срыва? Перевести все тюремные запасы бумаги?

Как-то Иванов об этом спросил и получил маловразумительный ответ:

– Заполняй. После узнаешь.

… «Вечерние» часы, предполагавшие по любым распорядкам отдых и личное время, целенаправленно омрачала соседка. Вместо того, чтобы предаваться выпавшему безделью, она подолгу мылась, наплевав на видеонаблюдение, напевала, перестилала постель, рылась в тумбочке, стирала нижнее бельё, развешивая кружевные шнурочки на поперечинах решётки, приставала с издёвками, вводя сокамерника в состояние холодного бешенства.

– Ну Серёженька, ну лапочка, ну повернись, – доносилось из душевого угла под шум воды. – Мне, может, зрителей не хватает…

Она добилась своего. Парень, до этого привычно изучавший шершавый рельеф стены, вызверился, резко перекатился на другой бок и прошипел:

– Легче стало?!

– Почти.

Грациозно, покачивая бёдрами, женщина переступила через край поддона на пол, давая себя рассмотреть, как следует. Стройная, тренированная, гладкая, ни намёка на дряблость или целлюлит. Рельеф мышц не особо заметен, но чувствуется… С такой фигурой родиться нельзя. Её куют в спортзалах долгими годами, да и то при условии, что изначально имеются необходимые задатки. Короткая, полумальчишечья стрижка, точёная шея, грудь, масляные глаза, лишённый волос низ живота, нога слегка отодвинулась, демонстрируя…

Шлёп… шлёп…

Четыре шага, и вот она рядом с койкой Сергея. Мокрая, красивая. Наклонилась, положила ладонь на инспекторский бок.

– Сейчас я тебе покажу, каким местом мужчине нужно затыкать рот болтливым бабам.

Прозвучало томно, развратно.

– Да пошла ты!

– Именно туда я и хочу пойти, – рука сползла к паху, погладила. – Давай развлечёмся. Не