Так что там вытворили в этот раз? И где? Почему-то севастопольские подпольщики действовали поумней и поуспешней остальных. К чему бы?
– Заложников похитили, Ваше Величество.
– Что?!
Семь магических кланов из «неприсоединившихся» сидели тихо и не мешали именно потому, что их драгоценные родичи были в заложниках. А теперь… Нет, всерьез они не помешают, не тот уровень, но, дьявол, Юрий! Неужели нельзя наладить толковую охрану? Тебя спрашиваю!
Юрий поднимается с пола. Черт, не сдержался.
– Милорд.
– Что?
– Милорд, мы найдем их. Есть запись…
А запись интересная. Вадим готов поклясться, что атакующие по меньшей мере имеют в консультантах мага. Слишком уж уверенно действуют. Кто ж это у нас в ренегатах? Дим развернул изображение и примерз к месту, прикипел взглядом. Вот этот, в повязке по самые глаза, в низко надвинутой бейсболке… это же…
Лёшка?!
Живой! Живой, братишка!
И помогает ломать мои планы. Ах ты, Стражий сын!
Ты об этом пожалеешь, Лёш.
Отвергнуть мое предложение можно только раз, два раза я не предлагаю. И когда ты встанешь передо мной (а ты встанешь, я уверен!), я припомню тебе это молчание.
– Юрий, подключай своих охотников за головами. Включи его в наградной список по высшему приоритету. И чтоб живым и не особо помятым.
А этот сброд уже называет себя Лигой. Лига, тоже мне. Мелочь. Если собрать всех вместе, наберется не больше десяти тысяч, и это по всему миру. Зато программа, как у армии. Свергнуть, дать свободу и так далее. Свободы им захотелось.
Ладно.
Ладно.
Вы у меня получите свободу!
Змей погиб. Лёшку хотел живьем взять. Дурак.
Провальная, кстати, операция получилась. Больше чем половине «свободников» удалось удрать. Среди демонов потери. А глава Службы дознания убит.
Хреново.
Некоторое время придется быть пожестче. Иначе подданным может прийти в головы засомневаться.
И за это ты мне тоже заплатишь, брат.
Почему он не сдается?
Ни в первый раз, ни сейчас?
Упрямый, как…
Я тебя достану. Достану. Ты должен понять, что я прав. Я, а не ты.
И ты должен быть со мной. Не против, а со мной.
Как же ты меня бесишь.
Брат.
Ты сам вынуждаешь меня так обойтись с тобой, Лёш.
Почему ты никак не поймешь, что все дело в силе?
Почему так цепляешься за эти миражи… за друзей… за любовь.
Друзей нет. Есть хозяева и слуги. Тот, кто повелевает, и те, кто подчиняется. Дружба – это самообман. Притворство перед собой и другими. Глупо, глупо цепляться за людей. Даже если они не террористы и не преступники, все равно. Все слабые. Не помогут. Предадут, рано или поздно.
Все. Понимаешь, все. Думаешь, все твои соратники так уж готовы пожертвовать собой? А как мы тогда вышли на ваше убежище? Никому нельзя верить. Дружба, ха! Ложь, ложь и притворство.
Любовь.
Вспомни Литу. Предала и не задумалась. Да и твоя первая любовь, насколько помнится, выбрала не тебя. Любовь. Миф.
Все миф. Только семья чего-то стоит.
А ты отказываешься быть моим братом. Ты пренебрегаешь мной! Снова и снова выбираешь людей.
И это бесит.
– Продолжать, милорд?
– Подожди.
А если он не притворяется? Если он правда просто сошел с ума после этой дурацкой выходки с детьми? Если…
– Оставь его. Совсем оставь. Отвяжи. И вызови врача.
Алекса больше нет.
Просто нет!
То, что осталось, может ходить, дышать, смотреть. Но это не Алекс. Это больше не Лёшка. Его можно тронуть, ударить, погладить – он все равно не поймет. Он больше не будет лезть с советами, не станет причинять хлопот, слова против не скажет. Просто растение. Домашнее.
И от этого хочется выть. Можно запустить смерч, можно утопить какой-то дурацкий остров, но от этого легче не станет. Не станет!..
– Милорд, возможно, вы захотите это знать. – Дензил уже закончил доклад, но уходить не торопился. – Ее Высочество недавно в приватной беседе изволила помянуть, что некоторые ваши подданные охотнее слушают ее голос, нежели ваш. Простите.
– Не стоит тебе касаться дел моей семьи. Хотя постой. – Дензил так просто ничего не докладывает. – О ком она говорила?
– О Симоне, милорд, охраннике объекта «два».
– Что?!
Если это то, о чем я думаю, Зоя, кое-кто об этом очень пожалеет!
Проклятье. Ну, Симон с его уродами уже на том свете, а дальше? Кого приставить к Лёшке? Кто тут удержится?.. У кого хватит терпения на… назвать это Лёшкой язык не поворачивался. И у кого хватит характера послать лесом озверевшую Зойку?
Хотя есть такой человек. Точнее, нечеловек. Феникс.
Лину ко мне.
Сегодня он помиловал губернатора вместе с его городом. Вообще-то обоих стоило б наказать, но сегодня не до них. И не до приговоров. И не до Зойкиных фокусов.
Лёшка заговорил! Он приходит в себя.
Этот новый Лёшка совсем другой. И тот же… словно время отмоталось назад, и младшему снова восемь лет, и можно заботиться о нем, защищать – он это примет. Не скажет ни слова против. Рядом с ним так… спокойно. Как тогда.
Воспоминания кружат и кружат. Лёш и его феникс… его бегство, собственная ярость. Поимка феникса, злоба, наконец-то обретшая выход. Неутолимая, ненасытная ярость.
Он ведь едва не убил его, Лёшку. Своей рукой. Чуть не убил.
Если бы не феникс…
Зал тряхнуло. Еще раз. Еще, еще, пока с потолка – роскошного потолка с золотыми узорами не посыпалась пыль. Пол дрожал под ногами, по темному мрамору ползли трещины, с треском лопнула декоративная панель…
Алекс шел.
Брат. Друг. Враг.
«Враг! – взвыл «холодок». – Убей. Сейчас же! Опасно-опасно-опас…» Больно!
Алекс шел. Бледное лицо, широко раскрытые глаза. Руки, руки… в крови. И боль. Смерть феникса сожгла все оковы и запреты, испепелила барьер, за которым эмпаты клянутся держать свои чувства и прятать свою боль до конца жизни. И она хлынула в зал рекой – немыслимая, нестерпимая, жуткая…
Алекс сделал еще шаг.
Вадим захлебнулся этой болью…
Он отступил, невольно вытянув вперед руки – отбросить, оттолкнуть. Сжечь на месте его, источник боли. Его, Лёшку. Убрать. Убрать… Он вытянул руки… и через секунду прижал их к сердцу, пытаясь хоть так прикрыться. Защититься…
– Стой!..
Алекс шел. Кажется… Глаза застлало слезами, и только силуэт Алекса, размытый, нечеткий… он приближался.
– Стой… не… – Боль не дает дышать. Как он идет? Как он может? Ведь это же его чувства. Бывает ТАК больно? Как тогда, как тогда… Тогда, пятнадцать лет назад… Алекс, я не хотел, не хотел, чтобы ты так…
Я не хотел. Она сама виновата! Я…
«Он убьет тебя», – поднялась из глубины ледяная волна. Колючая, черная.
«Нет».
А в глазах темно и сердце почти останавливается.
«Убей! Опасно. Бей первым. Бей же!»
Алекс шел. Он совсем рядом.
«Не дай ему коснуться! Не дай ему коснуться меня! – «Холодок» уже рычит, уже царапается изнутри, пытаясь перехватить контроль над телом. – Убей!»
Кровь бьет по вискам молотом, из горла рвется хрип пополам с рычанием, а внутри у сердца жжет. Жжет, жжет и леденит, и каждый вдох – как кислота…
«Убей! Убей, убей сейчас же! Бей-бей-бей-бей!.. Пусти, я сам!»
Рука дергается – поднять, раскрыть ладонь, ударить, сжечь… и останавливается. Нет. Не хочу. Не хочу. Пошел вон. Я не хочу!
Я не стану…
«Дурак, пусти!» – «Холодок» визжит и рвется, как бешеный гепард, он буквально кромсает все, до чего может дотянуться… но Вадим не шевелится.
Лёш рядом. Совсем. Совсем… И взгляд – глаза в глаза. Долгий взгляд, в целую секунду. За окном – клубки из молний, из-за грома не слышно, как сыплются стекла…
Он смотрит. Долго. Целый вдох можно сделать.
А потом берет за руку. И мир исчезает…
Он открывает глаза в той проклятой комнате. Лёшка смотрит ему в глаза. В первую секунду Дим не понимает – почему Алекс так смотрит. Почему у него седые виски. «Холодок» сгорел, и связанная с ним память проснулась не сразу. Он еще успел недоуменно оглядеть комнату – пустую каменную коробку.
– Ты как? – бесцветно спрашивает Алекс.
А что случилось? Дим прислушивается к себе – тело ломит и в горле сухо, как в Сахаре, но в целом ничего такого.
– Нормально.
– Тогда пошли. – Алекс оглядывается назад, туда, где незнакомая седая женщина склонилась над телом девушки. – Пошли. У нас очень много работы… Повелитель.
Кто? Лёшка, ты смеешься? Какой пове… И тогда память рушится водопадом. Нестерпимым грузом. Впервые в жизни он чувствует, где сердце, потому что оно сжимается, рвется под этой тяжестью.
Свет всемогущий, что я наделал…
Он выступает с обращением к народу. Он ставит задачи перед лучшими сотрудниками Службы пропаганды – надо во что бы то ни стало добиться ассимиляции народов, добиться единства. Он прижимает вампиров. Он не возражает, когда Сеть и телевидение без остановки трещат о нем, приписывая ему всевозможные проекты и изречения. Лепят образ повелителя мудрого и доброго, защитника и прочее. Надо – пусть. Нужна миру единая власть – нет возражений. Нужно им олицетворение зла в виде серых? Человечество хорошо сплачивают угрозы. Пусть. Он и бывшее подполье тем временем перетряхивают службу за службой, добиваясь эффективности на новый лад. Он работает как проклятый, чтобы исправить, искупить хоть часть вины.
