плыло.
— Где?.. Где я?
Джон огляделся по сторонам. Он был на большом темном чердаке, где-то поблизости оглушающе тикали часы и проворачивались громадные шестерни. Констебль сидел на полу, прислонившись спиной к деревянной колонне, рядом лежал полицейский шлем с порванным ремешком.
За выбитым стеклом круглого окна багровел закат. Лучи уходящего на покой пьяного габенского солнца ложились на пыльный пол бесформенными пятнами, похожими на лужи крови.
Джон Дилби попытался вспомнить, как он здесь оказался. Он шел за…
В темном углу что-то зашевелилось.
Джон потянулся к дубинке — на поясе ее не было.
— Думаеш-ш-шь она помогла бы тебе, флик? — раздался шипящий голос, и к окну, покачиваясь, подошел высокий… человек?
Констебль прищурился, пытаясь его разглядеть. Цилиндр, пальто и длинный полосатый шарф. Больше Джон ничего не смог рассмотреть — незнакомец кутался в багровый свет, а его лицо тонуло в темноте.
Джон опустил взгляд на тень, которую отбрасывал человек в цилиндре, и задрожал. Длинное черное пятно на дощатом полу обладало четырьмя руками.
— Как ты меня наш-ш-шел? — спросил жуткий незнакомец. — Поч-ч-чему ты здесь?
Джон не ответил. Эх, если бы он только знал…
Впрочем, откуда ему было знать, что виной всему какое-то дурацкое пирожное с перечной присыпкой…
Причины и предпосылки…
Однажды, пятнадцать лет назад, некая миссис Перморрон, жившая в то время на улице Бремроук над шляпным ателье, решила попробовать новое заморское пирожное с перечной присыпкой, которое наперебой расхваливали все кондитеры города.
Миссис Перморрон откусила лишь кусочек, но молотый перец взвился в воздух черным облаком и проник в ее ноздри. Чихая и кашляя, мадам бросилась к окну и распахнула створки.
Миссис Перморрон забыла, что на подоконнике стоял горшок с комнатной мухоловкой. Мадам задела его, и тот, пролетев три с половиной этажа, лишь чудом не упал на голову женщины, шедшей по тротуару внизу.
Спасшим женщину «чудом» оказался некий констебль (тогда еще не сержант) Крупперт Кручинс, вовремя заметивший падение горшка. Он оттолкнул мадам в сторону.
Та была так поражена произошедшим, что еще какое-то время не могла прийти в себя. Она лепетала слова благодарности, держалась за грудь и тяжело дышала. А потом, видимо, от нахлынувших на нее чувств прямо на месте предложила констеблю руку и сердце. Так мистер Кручинс обзавелся миссис Кручинс…
Эх, если бы только будущий сержант знал, что его ждет…
Миссис Кручинс оказалась редкостной склочницей и весьма злобной особой. Сам супруг звал ее не иначе, как «Моя дорогая», когда она присутствовала, и «треклятой мегерой» за глаза.
Многие в Саквояжном районе боялись сержанта Кручинса, а сам он боялся жену. И всячески пытался ее изжить, хотя в этом деле так и не преуспел за все пятнадцать лет брака…
В утро, когда и начали происходить события, в следствие которых младший констебль Джон Дилби оказался на чердаке наедине с жутким незнакомцем, сержант Кручинс решил в очередной раз подшутить над дражайшей супругой, пытаясь вызвать у нее сердечный приступ.
Пока она спала, он разрисовал стены спальни красной, рыжей и желтой красками, изобразив языки пламени. После чего наполнил комнату дымом и разукрасил собственное лицо каминной сажей, не забыв как следует взлохматить волосы. А потом подкрался к спящей жене и принялся будить ее криками: «Дорогая! Просыпайся! Горим! Пожар!»
Миссис Кручинс проснулась и подскочила на кровати.
Впрочем, того эффекта, на который рассчитывал сержант, не последовало. Он-то надеялся, что супруженька схватится за сердце, выпучит глаза и рухнет, как подкошенная, освободив его тем самым от тягостного брака, но не тут-то было. Хотя выпученные глаза, надо признать, имели место.
Миссис Кручинс сразу поняла, что все это не более, чем розыгрыш. А потом вытащила из-под подушки служебную дубинку супруга и как следует отходила ею сержанта по всему, до чего могла дотянуться. После чего схватила мужа-шутника за ус и потащила его в коридор. Тот выл и пытался оправдываться, что это была просто шутка, но миссис Кручинс не слушала. Она заперла мужа в чулане и, напомнив ему, что он ничего не смыслит в шутках, удалилась.
В чулане сержант провел три часа. Он изо всех сил просил прощения, льстил, уговаривал, но супруга осталась глуха к его увещеваниям.
Так бы он там и просидел до самого вечера, если бы не пришел Джон Дилби. Младшего констебля послал лично старший сержант Гоббин, который посчитал, что Кручинс решил просто прогулять службу, что за ним порой водилось.
Миссис Кручинс заявила, что ее муж наказан, но подслушивавший из чулана сержант закричал, что его нужно немедленно освободить, потому как у него, мол, важное полицейское дело. И когда госпожа сержантша усомнилась в этом, Дилби, на свою беду, решил подыграть Кручинсу. Он сказал, что старший сержант Гоббин рассчитывает на Кручинса в деле о пропажах людей.
Сержант был вызволен из чулана.
Кто мог знать, что он и правда решит заняться пропавшими. Так Джон Дилби оказался втянут в расследование, которым не планировал заниматься. Тем утром, отправляясь на службу, он полагал, что его ждет обычный скучный день в полицейском архиве.
На деле же он полдня проходил в компании сержанта, пока в итоге не оказался в антресольной квартирке последней из пропавших — Хелен Хенсли — и не встретил там Полли Трикк из газеты.
Ну а потом сержант Кручинс дал ему особое задание. Исполняя его, он и оказался на чердаке…
Вот так имевшая много лет назад место любовь к экспериментам со сладким некоей миссис Перморрон, с которой Джон даже не был знаком, привела его туда, где он сейчас находился…
— Поч-ч-чему ты здесь? — повторил монстр.
Глава 2. «Тингельтангель»
Хоть Полли Уиннифред Трикк и вела журналистское расследование, репортером она пока не являлась. Ее должность называлась так: «Личная помощница в скучных, занудных и повседневных газетных делах замечательного и великолепного Бенни Трилби». Разумеется, называлась она так сугубо в голове самого газетчика. На деле же Полли являлась его личным секретарем, машинисткой-наборщицей и кофе-с-пирожными приносильщицей.
Сказать, что Бенни Трилби был
