Или я могла попробовать накопить нужную силу в артефактах, но у меня не было столько времени.
Еще существовал вариант с жертвоприношением, как сделали с этим пареньком, но мне не хотелось связываться с некромантией. Не то чтобы я не одобряла этого искусства. Магия не бывает ни плохой, ни хорошей. Плохим или хорошим бывает только ее применение. Но некоторые поступки очень сильно сказываются на ауре, на душе, на карме…
Другими словами, если я совершу жертвоприношение без крайней нужды и воспользуюсь страданиями живого существа для своих целей, я ничем не буду отличаться от тех подонков, что уничтожили город. Есть границы, которые я не хотела бы переступать.
Я могла попросить силу у кого-нибудь из богов. Но – увы. Боги – это почти как банки. Взял кредит? Изволь отдать все плюс еще грабительские проценты. Мне не хотелось ни отрабатывать, ни служить. Да и богов я никаких не знала.
Я представила себе, как стою посреди равнины, размахиваю руками и громко ору:
– Эй, там, на небе!!! Прием! Прием!!! Дело есть!!!
Воображение тут же добавило своих красок. Стою я так, ору, а потом в небе открывается дверка, высовывается божественная фига и громкий голос объявляет:
– Вали отсюда! Без тебя проблем хватает!
Дело пошло быстрее. Я всегда замечала, что смех очень помогает в решении любых проблем. Вообще любых. Любая работа быстрее спорится с шуткой. Даже когда я учила анатомию к экзаменам, рядом с учебником у меня лежал сборник анекдотов. Три главы учебника шли за три листа анекдотов. Потом опять следующие три главы – и опять анекдоты.
Вот и сейчас…
Оттащив тяжелое тело на достаточное расстояние в тридцать шагов, я решительно перевернула его на спину. И невольно залюбовалась. Жаль мальчика. Очень жаль. Такой генофонд пропал. Даже сейчас, в смерти, он был восхитительно хорош. И не имел ничего общего с портретом Рона Джетлисса, который мне показывала Лирин.
Хотя какая Рону будет разница?
Зная способности волшебников и полистав пару книг по генетике, написанных некоей вэари Линнестори, я четко уяснила, что могу менять себя по своему желанию. Волшебники были ну просто очень генетически вариативной расой. Из разных миров, с разными способностями и особенностями. И изменить себя для них не составляло никакого труда. Хотя после этого требовалось какое-то время для закрепления результата. И в это время волшебникам категорически запрещалось зачинать детей. Плод, зачатый во время генетической нестабильности, нужно было вытравить в обязательном порядке. И я согласилась с этим, потому что знала, что может получиться. Но, полагаю, в ближайшее время «ужасу волшебников» будет не до размножения. Так что он сможет переделать новое тело по своему вкусу.
Я положила ладони на виски трупа и сосредоточилась. Потом закрыла глаза, чтобы внешний мир не отвлекал меня от сплетения магических потоков. Соскользнуть в подходящее для медитации состояние оказалось гораздо легче, чем когда меня учила Лирин. Тогда у меня с трудом получалось даже сосредоточиться. А сейчас я видела всю картину так, словно она была нарисована у меня на радужке глаза. И меня очень радовало то, что я вижу.
Души не было. Кто бы ни убил этого молодого человека, но душа его теперь была свободна. Хотя… минуту…
Я сосредоточилась, силой проламываясь на новый уровень восприятия. Виски резануло неприятным ощущением, словно кто-то выдернул у меня пучок волос, но дело того стоило.
– …!!! – выразилась я, вылетая из медитации.
Увидела я нечто омерзительное. Для получения необходимого количества силы во время обряда жрец не просто медленно убивал юношу. Этого было мало, черт побери! Для успешного завершения ритуала требовалось еще и медленное разрушение души! Да, именно так! Для этого мальчика никогда не будет ни посмертия, ни воскрешения, ни реинкарнации! Ничего не будет! Его душу уничтожили, медленно и мучительно выпили, чтобы получить необходимое количество силы. Что переживал в этот момент несчастный, мне не хотелось даже и думать. Но в остальном общая картина меня очень порадовала. Душа мальчика уничтожена? Жаль. Но теперь ни у меня, ни у Рона не будет проблем с его божественным покровителем. Можно спокойно пересадить в это тело хоть три души – никто и не почешется. И потом, в воздухе было разлито просто одуряющее количество силы. Тот, кто проводил этот изуверский ритуал, не смог воспользоваться всеми результатами своей гадости. Сила буквально плавала вокруг. Я видела ее как темные ленты и лоскуты. И смогу ее применить за очень незначительную плату. Более того, я просто обязана ею воспользоваться. В отношении магической энергии справедлив один из законов Ньютона. А именно – энергия не исчезает и не создается. И если я оставлю последствия этого некромантского извращения плавать в воздухе, то через пару лет сюда не войдет ни один человек. Обычно энергия не бывает ни хорошей, ни плохой. Но есть и исключения. Сейчас некромант проводил очень мерзкий обряд, не справился с полученной силой и выпустил ее из-под контроля. А боль и страдания жертвы так отравили эту энергию, что она стала непоправимо… темной, плохой, ядовитой для употребления. Если энергия, полученная в результате светлого обряда, может принести в итоге (лет через двести) пользу (источник, в котором исцеляются раны, священный камень исполнения заветных желаний или чудотворный храм), то о темной энергии подобного сказать нельзя. Она тоже впитается, причем гораздо раньше, но пользы от нее никому и никогда не будет. Светлую энергию мир поглощает, как конфеты, стараясь растянуть удовольствие, а вот темная энергия в таких пустяках не нуждается. Она впитывается, как слабительное, одним глотком, а потом начинаются разные милые пакости. «Нехорошее» место, кладбище оживших мертвецов, какие-нибудь монстры, мутировавшие из безобидных червей или комаров (что под руку подвернется). И по сравнению с этими монстрами Годзилла покажется милой пусей. И уж совсем хреново, если эта энергия впитается в человека или артефакт. Так вот и появляются легенды о проклятых драгоценностях или там оружии. И с человеком не лучше. Безумие – это минимум, что можно ожидать, если в тебя впитается сила, оставшаяся от обряда некроманта-недоучки. А я поступлю так, что этот мир мне будет только благодарен.
Я решительно отодвинула в сторону труп. Пора заняться делом. Препятствий нет. Будем работать.
Чтобы начертить равносторонний треугольник, у меня ушло полтора часа. Потом я рисовала символы по его углам, раскладывала в нужных позах труп и медальон, пару часов спала, ужинала, переодевалась в зеленый балахон, который Лирин сунула мне в рюкзак именно на такой случай, составляла и заучивала нужные заклинания, чтобы не сбиться в самый ответственный момент…
Когда я приступила к обряду, было уже три часа ночи. Я нарочно выбрала именно это время. Самый темный час перед рассветом. В это время чары ночи усиливаются, и я смогу воспользоваться ими в своих интересах. С другой стороны, когда наступит рассвет, мне будет гораздо лучше. Я смогу гораздо быстрее восстановить форму. Но это потом, потом…
А сейчас я встала на один из углов треугольника. Во втором углу лежал медальон. В третьем – тщательно подготовленное мертвой водой тело мужчины, которым я собиралась воспользоваться как сосудом для Рона Джетлисса.
Я еще раз проверила взглядом все символы, протянула руки над сторонами треугольника и медленно начала читать заклинание. Медленно – потому что не понимала ни одного слова из того, что говорю. Декламировала, как стихотворение Маяковского. По счастью, многого от меня не требовалось. Я всего лишь должна была позволить силе, рассеянной вокруг, впитаться в меня. И использовать ее, как пожелаю.
РонРон Джетлисс, точнее, то, что раньше называли Роном Джетлиссом, плыл в черной вязкой массе железа. Это была его кара. Он отлично осознавал, кто он и что он. Рон знал, что именно с ним сделали, знал и как преодолеть заклинание, но сделать он ничего не мог.
Бессилие.
Бессилие, сводящее с ума.
Он мог наблюдать, что происходит с его временным пристанищем, но не более того. И даже это – не всегда. Большую часть времени он воспринимал себя как человека, тонущего в смоле. Хотя иногда случалось и нечто другое. Нечто, что могло развеять его скуку. Его не лишили чувства времени. И Рон знал, что находится в медальоне уже несколько десятков тысяч лет по летосчислению мира, в который его забросили. Он даже знал, что это за мир. И утратил всякую надежду на освобождение. В самом деле, волшебники приходили в мир Двенадцати Дев только за посвящением. А после посвящения тотчас отправлялись к верховному волшебнику за своим титулом полноправного вэари. Предположить, что медальон попадет в руки к кому-то из волшебников, Рон еще мог. Почему бы и нет? Чтобы не сойти с ума, он перебирал в уме все, что когда-то знал. В том числе и забавную книжку из какого-то богами забытого мира. Книжка представляла собой учебник математики, и там как раз рассказывалось об этой теории. Теории вероятности, так это называлось. Довольно забавное чтение. Хотя вероятность того, что его узилище попадет в руки к кому-нибудь из волшебников, была меньше, чем один к миллиарду. Вероятность же того, что волшебник, к которому в руки попадет медальон, окажется бунтовщиком, была и того меньше. Сколько шансов за то, что бунтовщик сможет освободить Рона из заточения, – волшебник даже не подсчитывал. Речь шла уже даже не о миллиардах, а о числах с двадцатью и более нулями.
