я с ним. Я не хотела отпускать его одного, вот и… в общем, его оставили в больнице на пару дней. Я тоже осталась, но не ночевать же в машине. И выбрала мотель на окраине. Дерри, правда, потом ругался, что не пошла в нормальную гостиницу. Но мне было жаль денег. Страховка у него уже вышла, а лекарства… ему нужны были лекарства.
…Нехорошее время, вспоминать о котором не хочется совершенно.
Вихо.
Вернулся и пьет. Он почти всегда или пьян, или отходит от пьянки. От него пахнет спиртным, а еще он имеет дурную привычку заваливаться без приглашения.
И обувь не снимает.
Мне же потом выметать песок. Я раздражена. Почти все время раздражена, и потом мне скажут, что это нормально, что причина не в брате, а в страхе. Я уже понимаю, что Дерри, единственному человеку, кроме Ника, который мне небезразличен, осталось недолго.
И потому по крупицам собираю наше с ним общее время.
Вечерние чаепития.
И рассказы о драконах. Лютого, который и дышать-то боится в сторону друга, потому что тоже чувствует неладное. Он топчется, выгибая спину, расправляя крылья, будто пытаясь ими проломить низкий потолок и дать свободу.
Я стою в стороне, позволяя им говорить.
Я держусь рядом и подставляю плечо, когда Дерри, вдруг покачнувшись, начинает оседать. И Лютый тоже спешит прикрыть нас крылом. И мы сидим, прижимаясь к раскаленному боку дракона. Дерри молчит. Я тоже.
Мы говорили обо всем, но… время еще есть. День. И два.
И целые недели, которые складываются из этих дней. И та поездка. Я за рулем. У меня даже права появились стараниями Дерри, потому что в Тампеске ездить без прав опасно. Слишком большой город и не поймут. Правами я горжусь. И веду аккуратно.
Я помню больницу. Запах едкий. И врача, который встречает нас. Он привез кресло-каталку, но Дерри, упрямец этакий, отмахнулся. Не настолько он и немощен. Он идет сам, пусть каждый шаг дается с трудом, и уже в палате машет рукой, мол, иди. Не до тебя.
И я ухожу, оставляя ему одиночество и право быть слабым.
Мне нужно найти жилье. Я обещала. Я могла бы и в машине переночевать, ничего страшного, но Дерри непреклонен. И я отправляюсь на поиски. Я ухожу от центра, зная, что здесь самые дорогие заведения. Блин, да у них чашка кофе пару баксов стоит. А вот на окраинах…
…Зои я вижу в отражении витрины. И сперва не узнаю. На ней длинный плащ, хотя погода стоит теплая, и очки в пол-лица. Платок на волосах.
Смешно.
Ей не идут очки. И слишком велики, спадают постоянно, а Зои ловит. Именно в такой момент я и узнаю ее. И да, отступаю в тень. Мне совершенно не хочется встречаться с ней.
Зачем я иду следом?
Нет, я не планировала поймать ее на измене. Я просто… просто хотела отвлечься от всего. А держалась в стороне, поскольку общие темы для беседы у нас так и не появились.
Она шла быстро. То и дело останавливаясь, чтобы обернуться, и тогда мне приходилось отступать в тень. Зрение у меня было куда лучше, чем у Зои, да и очки ей мешали воспринимать мир таким, каков он есть на самом деле. Я довела ее до крохотного отеля, где сдавали комнаты не только на дни, но и на часы.
Дверь входная была открыта и подперта камнем. А управляющий обладал на редкость зычным голосом.
– Если она не собиралась изменять, то почему представилась миссис Кампински?
Я пошевелила пальцами. Наверное, стоило бы подождать, посмотреть, с кем это Зои собиралась встретиться, если бы я, конечно, узнала.
– Мало ли, – Томас пожал плечами.
И вправду, мало ли… Ник бы тоже мне не поверил. И возможно, огорчился бы, что я лезу туда, куда меня лезть не просят. Или вовсе разочаровался бы, решив, что я пытаюсь разрушить его такой замечательный брак.
А Зои… Зои нашла бы что сказать.
Она всегда находила. И ей в отличие от меня верили.
– Не сердись, – сказал Томас и коснулся моего плеча. Я ощутила тепло его руки даже сквозь ткань пиджака. – Это важно.
– Действительно?
– Не знаю. Дело такое, что важной может оказаться любая мелочь. Нику, значит, не сказала? Не волнуйся, я тоже не буду ставить его в известность. Ты помнишь, как отель назывался? Или, может, адрес?
Помню.
С чего бы мне забыть? Я даже записала, тогда еще уверенная, что всенепременно расскажу Нику. Вернусь и расскажу. Но прошел день, и другой, и я поняла, что не стоит этого делать.
А вот ноги замерзли.
Окоченели просто-таки. Не стоило играть в босоногую девочку, все-таки осень на дворе и даже местное тепло обманчиво.
Я пошевелила пальцами и покосилась на Томаса.
И что он обо мне подумает? Понятно, что подумает. Ревнивая истеричная дура, которая не способна расстаться с детскими обидами. Просто ему никогда не прижимали к горлу нож и не лапали, сдирая одежду и наслаждаясь твоим страхом. Он не чувствовал, как нож ныряет под волосы, ненадолго прилипая к шее.
– Ты это… аккуратней.
Рука стискивает грудь, и ты понимаешь, что, возможно, уйти не получится.
– Да ладно…
Хрустит ткань брюк.
И трусы повисают на ветке.
– А она ничего…
– Не дури, тебе что велено было? Вот и делай.
– Может, того…
– Сесть захотел?
– Так кому она скажет?
– Эта? Всем… а с шерифом объясняться…
И нож пилит косу. А потом вычерчивает полосу по позвоночнику. И не больно, только очень-очень страшно.
– Видишь, деточка, как бывает? Если пасть разевать… – Оплеуха опрокидывает на землю, а вдогонку летит пинок. Сапогом по ребрам тоже больно.
Тогда мне казалось, что больнее не будет.
И домой я… наверное, они рассчитывали, что кто-то увидит меня, голую, бредущую через город. Увидит и расскажет… и были правы.
Да. Почти.
– Там, – я указала вглубь сада. – Когда-то стояла беседка. Из дерева. Очень красивая. Ее тоже поставил первый из Эшби. Для жены из племени айоха. Правда, его красивая белая невеста этот брак не признала.
А Зои беседку разрушила.
Та, мол, уже не в моде и вообще гнилая насквозь. Неправда. Беседка была целой. Я знаю. Я любила сидеть там и читать или не читать, а просто смотреть на море.
Там было спокойно. И прошлое оживало.
– Дом тоже покажешь? – Томас сделал вид, что не замечает, как я поджимаю озябшие пальцы ног. – Если тебе не сложно.
– Не сложно.
Я поднялась.
А он,
