лекарство приятно…
…Будет немного больно.
А это откуда? Откуда оно? И кровь из глаз.
– Надо звонить в Тампеску. Возможно, инсульт…
– Как интересно, – протянула злая женщина. А она была зла, теперь Томас видел ее насквозь – этаким красным пятном, которое то сжималось, то расплывалось. – Такой молодой, а инсульт… удивительное совпадение, ты не находишь?
– Или заткнитесь, или помогите. Томас, ты меня слышишь?
– Это будет весьма печально, правда, если молодой человек окажется в той же ситуации, что и моя Зои… тоже, наверное, переутомился…
Его обхватили.
Сдавили. Дернули, лишая опоры, и Томас рухнул бы, если бы ему позволили.
…Смотри в глаза, мальчик. Это будет наш с тобой секрет. Большой-большой секрет… один… для нас двоих…
Томас не хочет.
Он устал от секретов… и должен. Если с ним что-то случится, то что скажет Берт? Он ждет. Там. По ту сторону. Пусть говорят, что там ничего нет, но Томас верит. Томас знает, что Берт ждет. И готов к встрече, но перед лицом колышутся алые-алые розы…
И запах их.
Томас помнит душный, почти тошнотворный запах роз, прикрывающий вонь…
…Чего?
Вспышка боли окончательно погасила свет разума.
Я спиной почувствовала неладное. В какой-то миг взгляд миссис Фильчер смягчился, а потом появилось в нем какое-то непонятное удовлетворение.
– По-моему, с ним что-то не то, – сказала она.
И блокнотик свой к груди прижала.
Заглянуть бы в него. Выбрать момент, когда этот блокнотик останется в комнате, не всегда ж она с ним ходит, и заглянуть. Убедиться, что пишет миссис Фильчер отнюдь не стихи, что…
Я обернулась. И растерялась.
А потом разозлилась, но это опять же от растерянности. И страха. Томас стал не просто бледен. Он посерел, а вокруг губ появилась характерного вида кайма. Зрачки расплылись, почти вытеснив радужку.
– Томас…
Я позвала его тихо, уже понимая, что не дозовусь. И коснулась. Удивилась тому, до чего холодной вдруг стала его кожа. А еще испарина выступила. И лицо как-то вдруг перекосилось, будто левая половина его хотела улыбаться, а правая – плакать.
Что за…
Он был здоровым. Он выглядел здоровым. И там, на тропе, и позже. Драконы чувствуют болезнь, да. А Томас… он ведь ни на что не жаловался.
Сволочь.
Нельзя вот так… и кровавые слезы. И что теперь с ним делать? Миссис Фильчер не спешила помогать, но и не уходила. Хотя бы замолчала, потому что слушать ее было невыносимо. Почти так же, как тащить отяжелевшее, обмякшее вдруг тело, которое казалось неживым.
Я справилась.
И дотащила до диванчика. Перевалила. Положила на бок, смутно вспомнив, что людей нельзя класть на спину. Или все-таки можно? Только подсунуть под спину подушку и ноги поднять. Почему так? Я не знала, но подушек напихала и под спину, и под ноги. И галстук ослабила. Расстегнула рубашку. Проверила пульс.
Звонить?
А кому? В полицейский участок? Шериф что-то да соображает в медицине. Да и… может, среди тех, кто должен приехать, врач затесался? Вот только… что они скажут?
Что подумают?
И ладно, чужие мысли – это половина беды, а ведь и предъявить могут, и доказывай потом, что я не виновата, что… просто рядом стояла.
Я справилась с паникой и дрожь в руках уняла. Стащила пиджак, прикрыла рубашку, на которой виднелась россыпь красных пятен крови, и посмотрела на миссис Фильчер. Та, опустившись на краешек стула, что-то самозабвенно черкала в своем блокноте.
Что?
И почему она настолько спокойна? И выглядит довольной. Слишком уж довольной. Будто…
– Что вы с ним сделали? – тихо спросила я.
А миссис Фильчер лишь пожала плечами и ответила:
– Это мне следует спросить, что ты с ним сделала? С ним и с моей бедной дочерью?
– Я?
– Ты с ним гуляла. Долго. Я видела.
Наблюдала. Или правильнее сказать, следила? В этом доме все друг за другом следят, большей частью от скуки.
– И что пошло не так? Или… догадываюсь, это месть. Ты всем мстишь. Сначала Зои. Так и не простила ей ту глупую детскую выходку. Теперь ему. Он ведь тоже к тебе приставал. Странное дело, дорогая. Стоит кому-то тебя обидеть, и с ним происходит несчастье.
– Идите в жопу, – сказала я.
И главное, искренне.
Мисс Уильямс учила, что главное в общении с людьми – искренность.
Приехали они быстро.
Шериф. И Деккер с неизменной камерой, от которой я успела спрятаться в тени колонны, но, кажется, он все же попытался захватить меня, испортив кадр. Надеюсь, что испортив. Не хочу появляться на той стене, где он выставляет свои снимки.
Впрочем, скоро я позабыла о Деккере.
Первым из машины выбрался человек вида столь удивительного, что я застыла. Он был огромен. Нет, не так. Он был широк. Да, пожалуй, правильно. Шире шерифа. И намного массивней. И черный костюм – кто вообще носит в пустыне черные костюмы? – сидел на нем неплохо, не скрывая ни этой несуразной ширины плеч, ни коротких ног, ни длинных рук, которые он как-то так выворачивал, что руки висели и покачивались при ходьбе.
Костюм успел запылиться, а выбритая макушка покраснела.
Шляпу надо носить. Или платок.
Странно, конечно, что шериф не соизволил предупредить. С другой стороны, к вечеру, когда голова начнет раскалываться от боли, тип и сам поймет. Или не начнет? Непохоже было, что эта голова в принципе способна болеть.
Сплющенная какая-то. Сдавленная. С нелепыми чертами лица.
А вот женщина, которой он подал руку, была столь же прекрасна, сколь уродлив был ее спутник. Длинна. Хрупка. Светловолоса.
Бледна.
Словно тень на воде. Ветер коснулся коротких светлых волос, на миг закрыв лицо ее, но незнакомка подняла руку и убрала прядь.
Огляделась. Заметила меня и улыбнулась.
– Добрый день, Уна, – шериф приподнял шляпу. – Хорошо, что ты здесь. С тобой поговорить хотели.
И на эту пару кивнул.
А вот третий, выбравшийся из машины, походил на мелкую собачонку, из тех, в которых энергии больше, чем мозгов. Он закрутился на месте, то замирая, то вздрагивая всем телом. Присел. Потрогал землю. Запрокинул голову, пытаясь взглядом охватить весь дом. И сказал с немалым восхищением:
– Вот это сила!
Он мне не понравился.
И женщина тоже. Рядом с такими я чувствовала себя особенно жалкой. Впрочем… рядом с ней и Зои в лучшие свои времена выглядела бы жалкой.
– Здесь же источник где-то рядом, – третий застыл, уставившись на меня. – Вы, случайно, не знаете где?
– Знаю. В подвале.
– Дома?
– Дома.
Будто бывают подвалы без дома. И это не совсем
