Угорь отдышался. Страх бесследно исчез, осталось недоумение. Магия? А что за магия? Почему ее не распознали охранные заклятья? Почему против нее не сработала защита? Почему удар был нанесен сразу по всем четверым? Не Денисов же таким образом отстреливался? Бред! Откуда у него такое мощное средство, действующее одновременно и на Темных, и на Светлых? Что это за волна, за миг до удара прошедшая через трассу справа налево?
– Ч-что это было? – вздрагивая, пролепетал вампир. – В-ваши штучки?
Оперативник не ответил. Хотел бы он, чтобы в его арсенале было такое оружие!
На обочине, на мокрой земле, валялись амулеты, рассыпавшиеся, когда Евгений выдергивал руку из кармана. Кажется, их количество уменьшилось. Вряд ли их успели умыкнуть сбежавшие патрульные; скорее, несколько штук вывалилось внутрь салона «Волги». Ну что ж, оставалось надеяться, что Денисов сумеет ими правильно распорядиться, если придется.
* * *
– Как ты мог? – распекал Евгения Сибиряк, с наивной студенческой мимикой то вздергивая брови, то сводя их к переносице, то раздраженно поправляя очки, то потирая кончик носа. – Как тебе вообще в голову пришло, что я, монстр этакий, бездумно подставляю всех налево и направо?
Угорь вовсе не считал, что бездумно, но уточнений сейчас не требовалось, поэтому он стоял, глядя поверх головы руководителя на черный от влаги ствол могучего кедра, и молчал.
– Впрочем, догадываюсь, что это пришло не тебе в голову, а нашему дорогому участковому. – Сибиряк, засунув руки в карманы, порывисто прошелся туда-сюда, натыкаясь на ветви и коряги и не замечая их. – Между прочим, действительно дорогому, в прямом смысле этого слова! Ты представляешь, что будет, если «Светлый Клин» попадет в общину? Ты представляешь, что будет, если его используют против нас? Допусти хоть на секунду, что ими, – он неопределенно и размашисто мотнул головой, – изначально так и было запланировано – чтобы ты с комфортом, под охраной доставил Денисова внутрь периметра!
Угорь готов был допустить что угодно, только не сотрудничество деревенского мага с членами дурацкого подполья.
– Если ты думаешь, что никто не сможет заставить нашего мудрого и правильного милиционера пойти против нас, – ты глубоко ошибаешься!
Угорь был непоколебимо уверен, что принудить Светлый Клин к чему-либо не под силу никому.
– Уж на что Остыган – глыба, а нашлась-таки и у него кнопка! А Федор Кузьмич… Да ты пораскинь мозгами, отчего его жизнь такая, какая есть?
А чего раскидывать? Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: человеку чужды дрязги Дозоров, ему куда ближе поддержание гармонии в небольшом мирке, отгороженном тайгой от кипучей областной жизни. Он – участковый, в самом прямом, в самом натуральном смысле этого слова. Приняв фразу «Не потревожь!» за правило, за аксиому, за заповедь, он обходился и готов был обходиться далее без вмешательства официальных структур. Он предпочитает не кидаться в драку, а находить мирное решение любой проблемы. Он обыденно пообщался с вампиршей Мельниковой, он предпочел договориться с оборотнем Пардусом, он добился клятвенного обещания от Высшего мага Аесарона и сейчас, на трассе, гораздо раньше Евгения понял, каких мучений ему стоит сделать выбор. Понял – и избавил от необходимости подобный выбор делать. Пусть одному совершить задуманное многажды труднее, главное – чтобы у оперативника не возникло проблем с руководством, товарищами и противником, главное – чтобы Угорь не стал предателем, преступником по его вине. И такое самопожертвование наблюдалось во всех ключевых решениях Денисова: вместо поддержки Дозора он выбрал одиночество «стража земель русских» – Светлого Клина; вместо практически вечной молодости – счастье своей любимой и любящей жены; и семейное счастье его дочери далось Федору Кузьмичу ценой невероятных моральных терзаний, ценой отречения от собственных желаний…
Видимо, в лице Евгения что-то изменилось, потому что Сибиряк остановил свой нервный бег, снял очки и, близоруко щурясь, участливо спросил:
– Ну? Дошло наконец? – Он раздраженно пошарил в кармане утепленной куртки. – Будь там любой другой младенец – Денисов вряд ли вылез бы из своей норы. Так? Он приехал сюда только потому, что Данилка – член его семьи. Он чувствует себя виноватым перед дочерью и потому сделает все, чтобы вернуть ей сына. Получится – прекрасно! А если нет? Если его там скрутят? «Светлый Клин» – штука мощная, но использовать его в личных целях нельзя. Отобьется ли маг невеликой силы от десятка-другого куда более сильных Иных? А теперь представь, что собравшиеся там убедят Денисова, что, как только начнется наша атака, пострадает или даже погибнет все мирное население, включая его внука! Разве это – не непосредственная угроза людям? Разве это – не причина задействовать «Светлый Клин» против атакующих?
Угорь обалдело помотал головой.
Представить себе Федора Кузьмича Темным он никак не мог, но мотивы поступка Денисова, этот рейд в Загарино… Ведь Темный – это не тот, кто регулярно творит злодеяния, он может и облагодетельствовать, и защитить, и спасти, в общем – принести людям добра не меньше, чем Светлый. При одном условии: это будет ему выгодно. Эгоизм – это то, что отличает адептов Тьмы от адептов Света. А что движет Денисовым в сложившейся ситуации? Разве не эгоизм? Да, он вывел из-под удара Евгения, он не доверяет затее альянса во главе с Аесароном и Сибиряком, в конце концов – он привык действовать в одиночку, без оглядки на указания Дозоров, но… Как далеко он готов зайти, чтобы вызволить внука? Через что он готов переступить, дабы вернуть спокойствие в свою семью?
Неподалеку разворачивался невесть как попавший в лагерь трелевочный трактор. Его гусеницы были черно-красными – от налипшей мокрой земли и брусничного сока. Двигался он абсолютно беззвучно, что делало картинку фантасмагоричной. Евгений знал, что колпак тишины, накинутый Сибиряком, работает в обе стороны: посторонние звуки не доносятся сюда, не мешают серьезной беседе, а все сказанное здесь – не проникнет наружу. Знал, и все же вид бесшумно ворочающейся меж стволов многосильной и многотонной махины вызывал дискомфорт, ощущение обмана.
Точнехонько за шиворот влетела холодная капля, сорвавшаяся с ветвей, и Евгений встрепенулся. Сибиряк, сжалившись, махнул рукой:
– Ладно, расскажи, что там с тенью – не тенью, волной – не волной. Что это, по-твоему, было? Куда и почему сбежали Валов и Симкин?
– Нет, погодите! – решительно возразил Угорь. – Если все, что вы предполагаете в отношении Денисова, – правда, то почему вы до сих пор здесь? Почему не остановите его, не распорядитесь развернуть?
Сибиряк с рассеянной грустью глянул на него, произнес будто бы с сожалением:
– Мы только что окончательно локализовали границы общины.
– Ну, это же Загарино, верно?
– И Загарино, и прилегающие к нему территории – возделываемые поля, пастбища, небольшое озеро, излучина реки, кусок тайги. Огромное пространство, на котором никем не считанное количество объектов бытового и хозяйственного назначения, пространство, к которому ведет десяток дорог, сотня тропинок – это если судить по карте района. Где именно держат мальчика? Куда направится Денисов? К тому же у нас возникли некоторые трудности с… Ну, не суть важно. Сейчас там, на месте, Аесарон. Думаю, он разберется. С Денисовым – в том числе.
– И вы считаете, что…
– Евгений, – виновато развел руками Сибиряк, – я считаю, что мне необходимо получить интересующую меня информацию о неизвестном заклятье, способном лишать рассудка и обращать в бегство Иных, находящихся в моем подчинении. Похоже, Валов и Симкин были не первыми, кто подвергся его воздействию.
– А что ж вы сразу…
– А сразу – ты видел во мне врага, обидчика, подлого интригана и так далее. Ты бы, глядишь, сжал зубы, как партизан… Верно? Все, проехали. Теперь – докладывай.
* * *
В Загарино Федор Кузьмич бывал всего лишь раз, давным-давно, еще до войны, когда с товарищами ездил на ночную рыбалку на небольшое лесное озерцо. Своих рыбных мест им, видишь ли, мало было, решили в соседнем районе счастья попытать! Конечно же, сейчас он не помнил точного расположения этого села, да и изменилось с той поры многое: трассу вон какую аккуратную проложили, лес кое-где вырубили под посевы, а кое-где ровными рядками выстроились свежие посадки сосен неместных, завезенных, каких-то особых пород. Но что накатанная грунтовая дорога, по которой он проехал на скрипучей телеге четыре десятка лет назад, что асфальтированная трасса, по которой гнал сейчас на современном автомобиле, – расстояние от райцентра до села вряд ли должно было сильно измениться. Тем не менее, отъехав от города километров на сорок и, соответственно, километров на двадцать от того места, где расстался с Евгением, он так и не приметил ни указателя, ни домов. Развернулся, медленно двинулся в обратном направлении. Может, оно в такой низинке, что с трассы не видать? Или за стеной деревьев? Или до него, как до Вьюшки, двухкилометровый крюк нужно сделать по проселку? В открытое окно врывались ароматы яблок, печного дыма, навоза, солярки – по всем приметам, Денисов был совсем близко от человеческого жилья, от колхозных владений, и все же – никак не мог понять, где именно это Загарино находится. Еще немного – и он опять вернется туда, откуда начал свое «одиночное плавание». А там небось снова пикет – или тот, что пытался задержать их с Евгением, или уже другой.
