Марек прыгнул с места, и его Зверь возбужденно зарычал, предвкушая скорую схватку. Он увидел, как выскользнул из тени Девенпорт, как с другой стороны дикой кошкой налетела Ульрика…
Какой-то бородач в сутане судорожно дергал застрявший в перевязи топор, а его широко распахнутые глаза вперились в набегающего Клыкача. Он завопил за миг до смерти, попытался закрыться руками, и секира Марека пронеслась прямо сквозь растопыренные пальцы…
* * *
Определенно сектанты растерялись, но замешательство их было недолгим: потеряв в первые мгновения боя сразу нескольких товарищей, они все-таки сбили строй, а к ним на подмогу из туннеля выбегали уже новые братья.
«Скольких мы успеем положить, прежде чем остальные положат нас?!» – думал Николас, торопливо набивая порохом теплый ствол.
Тут случилось странное: монахи вдруг попятились, прикрываясь щитами, выставив мечи и короткие копья. Что-то происходило за их спинами, позади четверых телохранителей седовласой: над головами в коричневых и черных капюшонах темнота поголубела и замерцала, в дымном воздухе отчетливо пахнуло грозой.
– Это Агнесса! – крикнул Николас. – Оливье, она – как Герман! Прикончи ее, бога ради!
Наемник, уворачиваясь от взмаха усаженной бронзовыми шипами палицы, в ответ лишь прорычал витиеватое французское ругательство – яростно и бессильно…
* * *
Огромная черная капля вытекла из трещины в пещерном своде – слишком узкой, чтобы туда мог протиснуться даже ребенок. Вот только упавшее вниз существо было на две головы выше, чем любой из людей в этом зале, и, когда оно, пролетев прямо сквозь наливающееся голубым светом облако, приземлилось среди монахов, их строй словно расплескался. Отчаянный женский крик прокатился по пещере, резко оборвался, и разлившееся над сектантами грозное мерцание сразу погасло. Один из телохранителей аббатисы рухнул ничком, не успев даже обернуться, другой что-то отчаянно выкрикнул, замахнулся мечом…
Черная рука мелькнула – словно ударил хлыст. Схватив человека за горло, тварь со страшной силой швырнула его назад, разметав плотно сбившихся монахов. Пришел черед цистерцианок – Девенпорт еще не закончил свою бранную тираду, а обе боевитые девы уже легли под молниеносными ударами длинных слюдянисто блестящих когтей.
Следом упала и девочка – осела безмолвно, словно подрубленное деревце.
Увидев это, Марек взвыл: не от страха, от ярости: и наконец-то спустил Зверя с цепи…
* * *
«Предал! Бросил! Сбежал!» – отчего-то эти мысли были первыми, и от них ей стало жарко: стыд всегда обжигает.
«Поддался! Не сумел! Погиб!» – горько подобное думать, но лучше уж так, чем мнить себя преданной тем, кого почти уже считала другом.
«Теперь нам не устоять…» – а вот так лучше не думать вовсе…
Ульрика прожила на свете много больше лет, чем люди давали ей за глаза. И каким концом меча рубят головы недругам, она знала не понаслышке. Бросаясь в схватку, баронесса фон Йегер словно наяву услышала голос Чи Шифонга – седоусого китайца, некогда приставленного наставником к юной, но очень уж своенравной госпоже:
«Не рассуждай! Не сомневайся! Не считай врагов! Если начала бой – бейся! С двумя – как с одним! С десятью – как с одним! С сотней – как с одним! Хочешь жить? Тогда убей их или заставь бежать!»
Сейчас, глядя в глаза вопящему от ужаса и ненависти человеку, она не сомневалась ни мгновения. Пропавший Перегрин, безнадежность положения, даже внушающий страх Источник – все отодвинуто прочь и забыто. До поры – забыто.
Движением гибким и стремительным, словно выпад гадюки, женщина уклонилась от копейного жала и тут же достала кончиком клинка чужое горло. Цзянь всего лишь прикоснулся к обнаженной коже, но вопль монаха сорвался в сиплое клокотание, и Ульрика выбросила верного из головы: мечнику не до покойников, пока его окружают живые…
* * *
Черный вихрь разметал сектантов, будто сухие и легкие щепочки. Не ожидавшие нападения люди в сутанах растерялись. Хуже обсидиановых когтей был ужас, что распространялся от Ворга, как круги от упавшего в воду камня. Животный страх превращал суставы в паклю, от него мутилось в глазах. Девенпорт едва не лишился головы, когда дрогнула его рука, и верзила в ржавой кольчуге обрушил на француза свой чекан. К счастью, тот тоже был напуган до трясучки в пальцах, а потому бронзовый клюв лишь сбил с капитана шляпу и причесал волосы на макушке.
«Да пусть тебя в аду твои же братья-черти на вилы насадят, ублюдок Сатаны! Чтобы сын Сэмюеля Девенпорта боялся какой-то черномазой нечисти?!»
Злость и ненависть будто влили в тело капитана полновесную кружку бодрости. Прорычав очередное богохульство, Оливье саданул рукоятью скимитара по мясистой переносице и с размаху ткнул кинжалом под ключицу, прорывая кольчужные кольца. Отскочил назад, парировал выпад меча, нацелившийся ему в правый бок, полоснул саблей поперек чьего-то широкого запястья. Двинул сапогом в круглый кулачный щит, подсек открывшуюся ногу чуть выше колена…
«Перегрин, проклятый ублюдок, что же ты задумал?! Неужто просто сбежал?! „Я пришел сюда не за тем, чтобы убивать людей…“ Ах ты, скотина трусливая! Чистоплюй благородный! Тебе же будет лучше, если то, что ты проделал, – всего лишь какой-то трюк! Ибо черта с два я лягу здесь! И если ты меня предал, клянусь гневом Господним, не укроешься даже на дне самого глубокого из адских котлов!»
Он бился с яростью, которую давно уже не пускал в свое сердце во время сечи. Рубил, выплевывал брань – самую грязную, самую черную – и чувствовал, как отступает страх. Заполняя душу испепеляющей яростью, Оливье Девенпорт не оставлял в ней места для ледяного ужаса…
* * *
Все смешалось в этой битве: верные, их противники и страшная тварь – кажется, совершенно неуязвимая для железа. Сам здравый смысл закружился в водовороте отчаянной рубки, где люди один за другим падали под когтями чудовища, но, словно одержимые, продолжали убивать друг друга. Не иначе как совсем обезумев от ужаса, сектанты – те, кто не бежал, охваченный паникой, обратно в туннель, – пытались пробиться сквозь засаду, прочь от Ворга.
Выскочив из коридора, Микаэль оказался в гуще схватки. На Ульрику наседали сразу трое верных. Клинок баронессы метался, отражая градом сыплющиеся удары, но страх удесятерил силы бывших монахов, а раны, оставляемые цзянем, они будто не замечали.
Впрочем, их нового противника остановил бы сейчас разве что отряд латников в сомкнутом строю. Неровный свет факелов лишь на миг выхватил из мрака лежащую ничком хрупкую детскую фигурку, и Микаэль устремился вперед. Гнев против ненависти, ярость против страха!
Шипящий полукруг взмаха – снизу вверх, в не прикрытый кольчугой пах, и подрубленный сектант беззвучно валится на залитые алым камни. Еще удар – и другой падает с рассеченной шеей. Третьего, отшатнувшегося от убийцы товарищей, уложила длинным выпадом Ульрика.
– Микаэль… О, небеса! Стой, щенок!
Крик женщины пропал втуне: между Микаэлем и Воргом больше не было ни одного врага-человека, но нюрнбержца опередили: топор Марека уже раскроил голову бившемуся с ним сектанту, и молодой дикарь, перепрыгнув через падающее тело, бросился на пригнувшуюся Тень.
– Стой! – Баронесса осеклась, когда длинные пальцы Ворга встретили лезвие топора… и удержали его с той же легкостью, с какой взрослый человек перехватывает разящий прутик трехлетнего ребенка! А потом обсидиановые кинжалы глубоко вонзились в грудь Клыкача.
«Ба-ам-м!!!» – вспышка, оглушающий грохот, облако порохового дыма… Тварь дернулась, пластина на костистом плече лопнула, из пробитой в ней дыры плеснуло черной, как деготь, кровью. Пронзительный, полный боли и злобы свист заставил последнего из оставшихся на ногах монахов дрогнуть и всего на миг отвести взгляд от клинка Девенпорта. Непростительная ошибка! Метнувшись вперед, стилет француза пробил печень верного.
Медленно, словно во сне, Марек соскользнул с когтей чудовища; Микаэль едва успел подхватить парня – не позволил ему грянуться на усеянный каменными осколками пол пещеры, уложил бережно, аккуратно. Сколько осталось жизни в отчаянном Клыкаче? И осталось ли ее хоть сколько-нибудь в маленьком тельце Альмы, едва прикрытом превратившейся в тряпье одежонкой? Не зная, станет ли он биться за живых, мертвых или умирающих, нюрнбержец поднялся над двумя лежащими и встретился со взглядом Ворга. Глаза твари странно мерцали. Они не были желтыми, как тогда в переулке, сейчас их наполнял темный свет, до жути похожий на сияние Источника. В глянцевито поблескивающих насекомьих буркалах словно клубился черный дым, но взгляд вовсе не казался пустым – с пугающей ясностью Микаэль ощутил чужое внимание, остро приправленное насмешкой и превосходством. Ворг ни в грош не ставил человека как противника… и лишь поэтому все еще не напал.
