Олег Лукьянов - На одной далёкой планете

«…Таким образом, применение Принципа в самообучающихся распознающих системах открывает практически неограниченные возможности для их дальнейшего совершенствования».

Профессор, поставил точку и, откинувшись в кресле, с наслаждением потянулся. Ну вот теперь, кажется, все. Теперь идея доведена до полного блеска. Остается как следует преподнести ее конгрессу. Именно как следует, чтобы сразу взяло за живое. О действующей модели сначала, разумеется, ни слова. Как будто ее и нет. Сначала только теория. А теоретическая часть, что ни говори, хороша! Хороша-а! С эдакой сумасшедшинкой, способной привести в недоумение даже очень раскованный ум. Это что за странная формула? Как можно ставить знак равенства между частями, значение которых, как только что заявил сам автор, нельзя определить точно? Оказывается, можно? Так, так… любопытно… гм… в самом деле! Ну что ж, теория красивая, но какое практическое применение она может найти, если нельзя составить заранее ни одного алгоритма? Какое? А вот какое… А ну-ка, Володя, подкатите поближе установку. Сейчас мы вам продемонстрируем, уважаемые коллеги…

Профессор встал и, закинув руки за спину, принялся прогуливаться по кабинету, улыбаясь собственным мыслям. Нет, в самом деле, хорошо жить на белом свете! Вот что значит настойчиво следовать поставленной цели. Нет в мире таких задач, которые не мог бы решить человеческий ум! Правильно говорил Эдисон: два процента вдохновения и девяносто восемь пота. А ведь сколько было колебаний, сомнений, доводящих порой до отчаяния! Сколько раз казалось, что впереди тупик, и хотелось бросить все к черту. Но какая-то струна внутри дребезжала, не давала покоя, говорила: «Иди! Иди и найдешь». И нашел. Нашел! Как там сказал классик? «И гений, парадоксов друг…»

Профессор распахнул настежь окно и с удовольствием вдохнул свежий утренний воздух, пропитанный солнечным светом. Небо-то какое голубое! Ах, красота! Внизу гремела, сверкала, переливалась бликами весенняя улица. Ветер нес над крышами белый тополиный пух. Одна из пушинок залетела в окно, закружилась и стала зигзагами опускаться на пол. Повинуясь внезапно вспыхнувшему детскому инстинкту, профессор хлопнул ладонями в воздухе, ловя пушинку. Раз… два… мимо. Три… четыре, поймал. Он выпрямился и, сняв пушинку двумя пальцами с ладони, хотел было дунуть на нее, но так и замер с поднятой рукой. Эт-то что такое?

В кресле для посетителей сидел, положив ногу на ногу, словно давно дожидаясь, молодой человек лет двадцати восьми, сухощавый, симпатичный, в просторной бархатной куртке. Улыбка мигом слетела с лица профессора. Секунду или две, слегка спешив, он рассматривал непрошеного гостя, но сказать ничего не успел, так как тот опередил его. Он с улыбкой поднялся, отталкиваясь руками от подлокотников, как-то очень изящно поклонился и сказал неожиданно звучным, красивым баритоном:

— Прошу извинить, что побеспокоил, Анатолий Николаевич, но я к вам по чрезвычайно важному делу, очень для вас интересному.

В его манере держаться и говорить — простой обезоруживающей улыбка, четкой дикции, самих движениях — было что-то артистическое, действующее на воображение, и молодой человек, очевидно, хорошо знал это. Профессор опустил руку с пушинкой, начиная кое о чем догадываться.

— С телестудии? — спросил он, хмурясь.

— …Нет… не совсем, — чуть помедлив, сказал посетитель, и улыбка на его лице чуть пригасла.

Профессор только хмыкнул на этот не очень-то вразумительный ответ и, обогнув стол, уселся в свое кресло.

— Вообще-то говоря, принято хотя бы постучать, прежде чем войти, сдержанно сказал он, окидывая взглядом покорно стоявшего перед ним посетителя. Изобретатель? Не похоже. — Ну, садитесь, раз уж явились.

Что у вас там за срочное дело…

— Благодарю…

Молодой человек пододвинул кресло и сел, сцепив на коленях руки.

— Дело у меня очень необычное, — начал он, немного подумав, — можно даже сказать, из ряда вон выходящее, фантастическое дело. — Он поднял голову и выжидательно посмотрел на профессора, как бы примеряя, какое впечатление может произвести на неподготовленного человека столь неожиданное начало.

— Ну, ну, — подбодрил профессор.

— Как бы вы поступили, если бы к вам пришел некто и заявил, что имел встречу с…

Он снова замолчал, не отводя от профессора внимательного взгляда, и, не торопясь, закончил:

— …с разумным существом внеземного происхождения?

Профессор откашлялся и потер подбородок, пряча улыбку. Надо же, какое совпадение! Только вчера шел разговор о «тарелочках», а сегодня уже и свидетель явился.

— Дело действительно нешуточное, — сказал он, качая головой. — И какие же факты предъявил бы ваш «некто» в подтверждение этой замечательной встречи?

— Никаких. Факты были предъявлены только ему. Абсолютно неопровержимые, убедительные факты, так что не остается ни малейших сомнений в том, что это было действительно внеземное существо, а он может лишь подробно рассказать об этих фактах и самой встрече.

Профессор с интересом разглядывал собеседника. Что же это, однако, за экземпляр? На сумасшедшего тоже как будто не похож.

— Слабовато, — резюмировал он после минутного размышления. — Ведь его просто-напросто могли разыграть, мистифицировать. В наш искушенный век изобразить «пришельца», я полагаю, не труднее, чем подделать печать какого-нибудь общества спасения на водах. Об этом ваш некто не подумал?

Ирония профессора не произвела, однако, на посетителя никакого впечатления.

— Ну, а если это, скажем, человек с большим научным авторитетом, очень осторожный в выводах и чрезвычайно дорожащий своей научной репутацией?

Произнесено вроде бы корректным тоном, но в самом содержании вопроса профессор отчетливо почувствовал какой-то тайный намек, отчего иронии у него несколько поубавилось.

— Не знаю, что за сюрприз вы там приготовили, — сказал он, становясь серьезным, — но боюсь, что вы сделали неудачный выбор, обратившись ко мне. К возможности прямого контакта с внеземным разумом я отношусь весьма скептически, несмотря на всю популярность ныне этой темы, а самый принцип подмены живых фактов свидетельством авторитетов, пусть даже очень высоких, считаю глубоко порочным.