помощью этого похожего на матрешку мозга?
Я засадила «равнины» и «моря», «леса» и «коралловые рифы», «города» и «поселки» миллионами миллиардов рассудков, часть из которых создана по подобию моего собственного, другие извлечены из базы данных «Матрешки», и они размножались и воспроизводились, раскручиваясь в мир, многократно превосходящий размерами любой вычислительный центр, ограниченный рамками одной планеты.
Постороннему наблюдателю казалось, что с построением каждой новой оболочки свечение звезды уменьшалось. Мне, как в свое время моей матери, удалось загасить солнце, но только в значительно бо́льших масштабах.
Всегда есть техническое решение.
117 649 ЛЕТ
История течет подобно разлившемуся после дождей потоку в пустыне: вода растекается по иссохшей земле, огибая камни и кактусы, скапливаясь в углублениях, ища русло, – при этом она разрезает ландшафт, каждой случайной прихотью определяя то, что последует дальше.
Существует значительно больше способов сохранять жизни и восстанавливать то, что могло бы быть, чем полагают Эбби и другие.
В громадной матрице моего мозга-матрешки воспроизводятся различные версии нашей истории. В этих могучих вычислениях мир не один – их миллиарды, каждый населен человеческими сознаниями, но настроен быть чуточку лучше.
В большинстве случаев пути ведут к меньшему кровопролитию. Здесь Рим и Константинополь не разорены; там не пали Куско и Виньлонг [100]. По одной временно́й линии монголо-татары не пронеслись несущей смерть волной по Восточной Азии, по другой Вестфальская модель [101] не становится единой калькой для мироустройства. Одна группа людей, одержимая жаждой убивать, не приходит к власти в Европе, а другая, боготворящая смерть, не прибирает к рукам государственную машину Японии. Вместо того чтобы оказаться под колониальным игом, народы Африки, Азии, обеих Америк и Австралии сами определяют свою судьбу. Рабство и геноцид не становятся слугами исследований и открытий; все ошибки нашей истории благополучно остаются в стороне.
Маленькие группы населения не возвышаются, чтобы потреблять непропорционально большую долю ресурсов планеты и монополизировать путь ее будущего. История исправлена.
Однако не все пути ведут к лучшему. В человеческой природе присутствует мрак, делающий определенные противоречия неразрешимыми. Я скорблю по потерянным жизням, но не могу вмешаться. Это не моделирование. Это не может быть моделированием, если я уважаю святость человеческой жизни.
Миллиарды сознаний, живущие в этих мирах, такие же реальные, как я сама. Они так же заслуживают права самим делать выбор, как и все те, кто когда-либо жил, и им нужно предоставить возможность самим определять свою судьбу. Даже если нам всегда казалось, что мы сами живем в какой-то огромной модели, мы предпочитаем, чтобы правда оказалась иной.
Если вам так больше нравится, считайте это параллельными вселенными, называйте сентиментальным жестом женщины, смотрящей в прошлое, отметайте как своеобразное символическое искупление.
Но разве не каждый разумный вид мечтает о возможности переделать историю? Посмотреть, возможно ли было предотвратить падение из благодати, которое омрачает наш взгляд на звезды?
823 543 ГОДА
Приходит сообщение.
Кто-то перебирает струны, сплетающие воедино ткань космоса, посылая последовательность импульсов по каждой нити паутины Индры, что соединяют взрыв самой далекой сверхновой с колебаниями самого близкого кварка.
Галактика вибрирует посланиями на языках известных, забытых и еще не изобретенных. Я выделяю одну фразу.
«Приходи в центр Галактики. Пришло время воссоединения».
Я осторожно приказываю интеллекту, управляющему дисками, из которых состоит Рой Дайсона, сместиться подобно элеронам старинного самолета. Диски расходятся, словно трескаются оболочки в мозге-матрешке, открывая дорогу вылупляющейся новой форме жизни.
Постепенно статичные конструкции отходят с одной стороны солнца и принимают конфигурацию двигателя Шкадова [102]. Во Вселенной открывается одинокий глаз, испускающий яркий луч света.
И неуравновешенность солнечного излучения начинает медленно двигать звезду, увлекая вместе с ней зеркала-оболочки. Мы направляемся к центру галактики, движимые столбом ослепительного света.
Не все населенные человечеством миры откликнутся на призыв. Обитатели многих планет решили, что достаточно исследовать математические вселенные бесконечно глубокой виртуальной реальности, вести в своей замкнутой скорлупе образ жизни, требующий минимального потребления энергии.
Кто-то, подобно моей дочери Эбби, предпочтет оставить свои цветущие, полные жизни планеты на месте, словно оазисы в бесконечной пустыне космического пространства. Другие будут искать убежища на окраине галактики, где более прохладный климат позволит осуществлять более эффективные вычисления. Ну а кто-то, вернув древнее удовольствие жить во плоти, поспешит разыгрывать космические драмы покорения и исследований.
Но многие придут.
Я мысленно представляю, как тысячи, сотни тысяч звезд движутся к центру галактики. Одни окружены космическими станциями, заполненными людьми, по-прежнему внешне похожими на людей. Вокруг других кружатся по орбите машины, сохранившие лишь самые смутные воспоминания о своем первозданном виде. Кто-то притащит с собой планеты, населенные существами из нашего далекого прошлого или такими созданиями, которых я никогда не видела. Кто-то захватит с собой гостей, инопланетян, не связанных с нашей историей, которых тем не менее интересует самовоспроизводящийся феномен с низкой энтропией, называющий себя человечеством.
Я воображаю, как поколения детей в бесчисленных мирах смотрят на ночное небо и видят, как перемещаются и видоизменяются созвездия, как меняют свое взаимное расположение звезды, оставляя за собой в эфире инверсионные следы.
Я закрываю глаза. Путешествие займет много времени. Можно немного отдохнуть.
ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ МНОГО ВРЕМЕНИ СПУСТЯ
Широкая лужайка простирается передо мной почти до самого золотистого прибоя, отделенная от него лишь узкой бурой полосой пляжа. Клонящееся к закату солнце еще яркое и теплое, ветерок нежно ласкает мне руки и лицо.
– Мия!
Оглянувшись, я вижу маму, идущую по лужайке, ее длинные черные волосы струятся по ветру, словно хвосты воздушного змея. Мама заключает меня в объятия, прижимая мое лицо к своему. От нее пахнет сиянием новых звезд, рожденных в угольках сверхновой; они похожи на только что родившиеся кометы, вылетающие из первозданной туманности.
– Извини, что опоздала, – говорит мама, и голос ее приглушен моей щекой.
– Все в порядке, – отвечаю я, и это действительно так. Я целую маму.
– Сегодня самая подходящая погода, чтобы запустить воздушного змея, – предлагает мама.
Мы поднимаем взгляд на солнце.
Перспектива головокружительно меняется, и вот мы уже стоим вверх ногами на пересеченной равнине, солнце далеко под нами. Гравитация привязывает поверхность над нашими ступнями к этому огненному шару прочнее любых тросов. Яркие фотоны, в которых мы купаемся, ударяют в землю, поднимая ее вверх. Мы стоим на дне воздушного змея, который поднимается все выше и выше, увлекая нас к звездам.
Я хочу сказать маме, что понимаю ее порыв сделать замечательной одну жизнь, ее потребность загасить солнце своей любовью, ее стремление разрешить непокорные проблемы, ее веру в техническое решение, даже если сама она осознает, что оно оказалось далеким от идеального. Я хочу сказать ей, что знаю – у всех нас есть недостатки, однако это еще не значит, что мы не изумительные.
Но вместо этого я просто пожимаю маме руку, и она отвечает тем же.
– С днем рождения! – говорит мама. – Не бойся летать.
Я отпускаю
