Уэллс указал на умирающий город.
— Генералы жаждут найти безопасную гавань, — сказал он, — и, к сожалению, крейсер Британия уже катится в восточном направлении, скоро повернет на юг, а оттуда, насколько я вижу, отправится на север. Почему, рядовой Фрэнк Бейкер? Ха! Нет, совсем нет! Давайте назовем вас другим именем. Ну, например, сэр-Ричард-Фрэнсис-Бёртон. — Он произнес имя Бёртона медленно, делая ударение на каждый слог, как если бы хотел подчеркнуть, что знает настоящую личность собеседника.
— Берти? — неуверенно спросил Бёртон.
— Конечно нет! Скажите мне, как вы сделали это?
— Сделал что? И кто вы такой?
— Как вы управляете ищейками — заставили их открыть дорогу через осаждающие немецкие войска?
— Кроули?
— Да, да! Отвечайте на вопрос!
— Я не делал.
— Что? Не вы? Тогда кто — или что?
— Понятия не имею. Что вы хотите, полковник?
— У меня есть семь черных алмазов, сэр Ричард, фрагменты южноамериканского Глаза нага. И я очень многого не понимаю в них. — Черные глаза сверкнули. Королевский агент почувствовал, как они проникли ему в душу. — Например, вы, сэр, чьи бренные остатки лежат в могиле уже три десятка лет — на камнях есть ваши метафорические отпечатки. Быть может именно они перенесли вас из вашего времени в мое?
Бёртон не ответил.
Уэллс — Кроули — молча разглядывал его.
Опять ударил порыв ветра.
— Я расскажу вам тайну, сэр Ричард, узнай которую генералы — те, что на корабле — немедленно казнили бы меня.
— И какую?
— Я общаюсь с кайзером Ницше.
— Вы коллаборационист?
— Не в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Император и я, у нас обоих есть талант ясновидения. Благодаря алмазам мы оба обнаружили, что существует другая реальность, в которой живут другие версии нас. Похоже, ваше появление здесь как-то связано с этим. — Уэллс замысловато пожал плечами, в его елейном голосе появилась беззаботная легкость. — Но вот неприятность: вы бежите в одном направлении, а я — в другом. Очень неудобно! Я действительно должен был избавиться от этого парня, Уэллса. Он действовал против меня. Но я разрешаю ему жить, потому что, кажется, он — важная составляющая очертания грядущих событий.
— Кроули, — сказал Бёртон. — Ницше сбросил на вас бомбу.
Уэллс хихикнул.
— Ага! Вы сомневаетесь в его обязательствах по отношению ко мне? Не утруждайте себя. Он честно предупредил меня, и было предопределено, что я выживу.
— То есть вы знали, что Табора будет уничтожена? И вы разрешили этим людям умереть? Вашим землякам?
— Обычная мораль для обычных людей. Конец Британской Империи и так сильно запоздал. Я только склонился перед неизбежным.
— Во имя аллаха, что вы за человек?
— Аллах? Не будьте смешным. Что касается меня, то я, возможно, олицетворение развратников, которые, если я правильно помню, преуспевали в ваше время.
— Вы чудовище.
— Я индивидуум, который разделяет желание Ницше создать сверхчеловека.
Кроули, впервые, отвел взгляд от Бёртона и посмотрел на желтое облако, окутавшее Табору.
— Множество будущих, — сказал он. — Различные истории. Быть может в некоторых из них события заканчиваются по-другому. Я бы хотел побывать в них. — Он опять повернул свои отвратительные глаза на исследователя. — Возможно, стоит перепрыгнуть в одну из них прямо сейчас, а?
Он заставил тело Уэллса вытянуться и тяжело вздохнул.
— Скучно, сэр Ричард! Очень скучно! Я здесь довольно давно. Не слишком удобно. Он говорил вам, что его нога постоянно болит? Не знаю, как он может терпеть такую боль. В любом случае я с вами прощаюсь. Мы еще увидимся, сэр, в этом мире или в его другой версии; возможно, в вашем времени, возможно, в моем, а, возможно, совсем в другом. Но мы увидимся, совершенно точно. И вот тогда мы...
На лице Уэллса появилась злобная улыбка и какое-то время висела. Потом, внезапно, из его глаз исчезла чернота, они закатились и он упал из седла на землю.
Бёртон быстро спустился и бросился на колени рядом с другом.
— Берти! Берти!
Военный корреспондент перекатился на бок, его вырвало. Он свернулся клубком и застонал.
— Он был в моей голове, Ричард. Гадость, Ричард! Худший из людей! Воплощенный Зверь.
— Он ушел? Или еще смотрит на нас?
— Ушел, — ответил Уэллс. — Но он пойдет за тобой. Куда бы ты ни пошел, он пойдет за тобой.
Бёртон помог Уэллсу сесть. Низенький корреспондент вытер рот и посмотрел на далекое грибное облако и улетающий на юг корабль.
— Все кончено, — сказал он. — Немцы думают, что победили, но они ошибаются. Все кончено. Это мир закончился.
— Мне очень жаль, Бёрти, — только и смог выдавить из себя Бёртон.
Уэллс встал, покачнулся, схватился за стремя и полез в седло сенокосца.
— Вернемся на тропу. Я хочу узнать, куда приведут нас маки.
Они взобрались в седла, повернули свои экипажи и быстро побежали по саванне.
Два дня они неслись по местности, которая казалась Бёртону странно знакомой.
Он чувствовал, как рвутся все связи с этим миром, образовавшиеся за последние пять лет. Изменение, оно ждало его, но он еще не знал, как.
Изменение, или, возможно, восстановление.
Лунные Горы.
Там ждет его судьба.
Или уже дождалась.
Тропа из маков вела к этим пикам, это было ясно даже до того, как покрытые снегом вершины встали над горизонтом. И он увидел пики, белые и изрезанные, парившие над кроваво-красными подножьями.
— Красные! — воскликнул он. — Я помню этот вид — но горы были зелеными!
— Быть может, в 1860-х, — ответил Уэллс — но с тех пор там выросли Кровавые Джунгли.
Они бежали по пустой стране. Там, где были деревни, не осталось ничего. Там, где паслись стада антилоп и зебр, не осталось ни одной. Там, где зеленели обработанные поля, рос буйный подлесок.
И они видели ищеек, все больше и больше. Неуклюжие растения с невозмутимым видом разумного существа шаркали по холмам и долинам, что заставило Уэллса спросить:
— Откуда эти проклятые твари взялись, Ричард?
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил исследователь. — Они выглядят слишком целеустремленными, не правда ли? Помнишь, как одна такая напала на нас в Танге? Посмотри, насколько эти движутся иначе. Вместо бессмысленного размахивания отростками — ритмичное вздрагивание, как если бы ими кто-то управляет.
Большая часть воспоминаний Бёртона уже вернулась, и он понимал, что эти ищейки — тот самый вид растений, которых немцы использовали в 1863, с одним ужасным отличием: в их мясистых лепестках никто не сидел. Значит если кто-нибудь и управляет ими, то он, скорее всего, не человек.
