— Сейчас запрягу собачек и поедем! Пока садись, заворачивайся в меховую полость и минутку подожди.
Негромким голосом подозвав собак по именам, он надел на них ременную упряжь и прицепил ремни к передней части саней. Собаки стояли попарно, впереди — самый крупный пес, видимо, вожак?
— Да, — кивнул мой принц, поправляя ремни, — познакомься, это Рикс. Отличный пес, самый сильный здесь, на заставе. И умница, да, Рикси?
Пес посмотрел на Джона и ухмыльнулся.
Знакомый уже каюр, тот самый Вили Гердрасен, что управлял оленьей упряжкой на пути сюда, проверил крепления ремней, что-то поправил и кивнул.
— Можно ехать.
Усевшись впереди меня, Джон качнул над ухом вожака длинным шестом с позвякивающими металлическими кольцами, и упряжка рванула с места. Поначалу, видимо, собаки нервничали и нарты шли неровно, рывками, но постепенно Рикси задал темп. По голосовым командам собаки сворачивали или притормаживали, снег летел из-под полозьев, а я смотрела, не отрываясь, в небо, где загорались зеленым полосы таинственных огней. Сани остановились на берегу, собаки легли. Джон сел со мной рядом и обнял за плечи, укрывшись той же меховой полостью, и мы молча смотрели, как таинственные огни множатся, переливаются, танцуют, то сливаясь в единую ленту, то разбиваясь ворохом брызг. К зеленому стали примешиваться другие цвета — фиолетовый, темно-красный, желтый, пронзительно-белый…
Тем временем в Христиании…
Понятное дело, что, пока мы с Джоном пробовали строганину и любовались северным сиянием, маги и следователи в столице не сидели на месте.
Так же хорошо понятно, что знать в тот момент я этого никак не могла, мэтр Верхаузен и остальные много позже рассказали обо всем, что происходило в наше отсутствие во дворце и вокруг него.
А происходило там вот что.
Слежка, установленная за Антуаном Блодуэном — не магическая, а обычная, классическая полицейская слежка — выявила массу контактов. За четыре дня, прошедших после Самайна, блондин обежал и объехал, кажется, половину Христиании, начиная от церкви Единого в Амалиенборге и заканчивая парой борделей в районе порта.
Гранд-полковник Конрад Мазовски читал отчеты агентов и ругался сквозь зубы. Его коллега из городской стражи уважительно слушал и сожалел лишь о том, что не может делать пометки в блокноте: за последние восемнадцать минут безопасник ни разу не повторился. Наконец Мазовски отложил кипу бумаг, ожесточенно потер бритую макушку и сказал устало:
— Ну, ладно, в частных домах его не отследить, с кем он там встречался и о чем говорил. Подслушку на него не навесишь, раз он с магами дружен, определят на раз. Но как твои умники не догадались, что он заметил слежку, и из борделя решит уйти через запасной выход?
Майор Йенсен только развел руками.
— Знаешь, Конрад, глядя на этого ферта, никто бы не подумал, что он может заметить что-то, кроме собственного галстука. — Тут лицо его озарилось вдохновением. — А может, он шпион? Ну, такой, глубоко законспирированный.
— Чей шпион, темных магов? — фыркнул Мазовски.
— Не-ет, с темными магами он связался так, ради денег. А по жизни он шпион, вот точно тебе говорю. Давай поспорим!
— И как проверять будем?
Спорить Мазовски любил, это было известно всей Христиании. Но также хорошо было известно, что споры он всегда выигрывал.
— А давай для начала в его досье покопаемся! — майор Йенсен был не менее азартен. Что поделать — север, длинные холодные ночи, надо же чем-то согреваться: кто-то пьет, кто-то бегает на длинные дистанции, а кто-то держит пари.
Невозмутимая секретарша принесла из архива досье. Толстая картонная папка, четко пропечатанные буквы на обложке, потрепанные завязки… Гранд-полковник поднял на секретаря удивленные глаза:
— А что, в электронном виде этого досье нет?
— Никак нет, господин гранд-полковник. Пока не переведено.
— Какого Темного?.. — прорычал Мазовски.
— Согласно вашему распоряжению от четырнадцатого февраля две тысячи сто семьдесят пятого года, досье шестой и более степени важности переводятся в электронную форму в последнюю очередь.
— Тьфу! Давайте сюда этот хлам, сделайте нам чаю и идите домой. Чего сидите тут ночью?
— Да, господин гранд-полковник, — секретарша вышла, однако через мгновение, Мазовски и папку развязать не успел, вернулась с подносом. — Ваш чай, господин гранд-полковник, черный с бергамотом. Ваш зеленый чай, господин майор. Сахар… Молоко… Бутерброды…
С каждым ее словом на белоснежную салфетку, расстеленную на журнальном столике, с подноса перепархивали чайники, тарелочки с бутербродами, вазочка с вареньем, горячее, исходящее паром молоко в молочнике… Майор не выдержал первым, и не дожидаясь, пока дама выйдет, вцепился зубами в ближайший бутерброд.
— Ум-м-м!.. С лососем и свежим огурцом! — простонал он, дожевывая огромный кусок. — Конрад, давай меняться! Я тебе свой новый экипаж отдам!
— Его ты мне и так отдашь, — сытый гранд-полковник вытер руки крахмальной салфеткой и положил перед собой картонную папку. — Ты мне его проиграешь.
Майор Йенсен и гранд-полковник Мазовски склонились над досье игрока, мота и маменькиного сынка, и даже не заметили, как секретарша бесшумно составила на поднос тарелки и чайники и вышла из кабинета.
Через некоторое время, когда высокие напольные часы в футляре темного дерева уже пробили час ночи, майор перевернул последнюю из вложенных в папку страниц и откинулся на спинку кресла.
— Ну, что скажешь? — промурлыкал он чрезвычайно довольным голосом.
— Скажу, что выигранный тобой «Зауэр» с вертикальными стволами сегодня доставят тебе на квартиру, — сухо ответил Мазовски. — Ты был прав, как это ни странно.
— Парс, я полагаю.
— Безусловно, Парс. Генерал Магнус Блодуэн возглавлял наш военный консулат в Эсфахане со сто шестьдесят восьмого по сто семьдесят седьмой год. То есть, когда они туда приехали, Антуану было пятнадцать.
— Он учился дома, и, закончив обучение, поступил в тамошний университет. Генеральское жалованье не изменялось, а сынок году эдак в сто семьдесят третьем начал вести весьма свободный образ жизни, одна его коллекция экипажей чего стоит! — подхватил майор Йенсен. — И, если его там, в университете, не завербовали, я бороду отращу!
Гранд-полковник представил себе сухопарого длинного майора с пышной рыжей бородой и содрогнулся.
— Ладно, Антуан парсийский шпион, — поспешил сказать он. — Но нам это ничего не дает. Мы по-прежнему не знаем, кто делал этот перстень, как наш мальчик с ним связывался. Мы не знаем даже, как, тьма его побери, он протащил темную магию во дворец? Там же наверчено столько охранных заклинаний, что злоумышленника должно просто на месте испепелить!
