Настал момент, когда мы солидарно решили оставить эту тему. Каждый был по-своему прав, каждый по-своему виноват. Арику мы оба бросили. Я так и вовсе не попрощался... и теперь уже случая не представится.
Собравшись в фойе, мы решили обсудить, как быть с почтой.
- Максвелл, - взяла инициативу в свои руки Виктория, - напротив гостиницы стоит скамейка. Возьмёшь письмо и пойдёшь к ней - мы будем ждать там. Кто-нибудь останется проследить за тобой.
Салли второпях перевела для Истера и добавила:
- Останешься и проследишь. Не давай ему дурить.
Разобравшись с сим нехитрым делом, мы покинули "Заводь" и оккупировали обозначенную скамейку. Меня поразило, насколько же ледяным стал утренний воздух, я принялся кутаться в обновки, пришедшиеся по плечу, но не по погоде.
На улице появились первые пешеходы. Вокруг их жизни стягивает петлю Монарх, а они и не знают. У каждого своё на уме. Они торопятся, не глядя по сторонам. Даже компания из одетой в белоснежное девушки, ещё одной, но ряженной по альбионской моде и одноногого джентльмена не способна отвлечь их от медитативного печатания шагов.
- Август о Вас никогда не рассказывал, - пока я задумчиво оглядывался по сторонам, Салли завела беседу с Викторией. - Вы родились на Альбионе?
- Нет, здесь, в Фанеке, - вежливо, но неохотно отозвалась моя дочь.
- У Вас альбионское имя.
- Это отец так назвал. Здесь это нормально, город портовый, диковинных имён полно.
А затем бескомпромиссная миссис Шорш вступила на зыбкую территорию:
- Август сказал, у Вас своя банда.
Сказано было филигранно, без осуждения или издёвки, однако у Виктории заиграли напрягшиеся скулы. Она поняла, к чему всё идёт. Дальнейший разговор она повела сквозь зубы:
- Да, Монарх ещё не всех моих ребят пришил.
- Вы много кого потеряли?
- Восемь человек.
- Сочувствую, - однако холодный голос выдал Салли. Всем стало понятно, что она просто не видит причин сочувствовать преступникам.
Я настороженно посмотрел на Бестию, но та не стала злиться. Лишь покосилась на крошечную шатенку и пожала плечами, словно говоря, что иного от неё и не ожидала. В который раз я переменил своё мнение - лучше бы Салли с Истером не приезжали...
Хорошо, что в дверях гостиницы появился Максвелл и отвлёк девушек от тяжёлого разговора. Постоянно оглядываясь на следующего по пятам Истериана, человек Монарха засеменил в нашу сторону. Примечательно то, что под мышкой у него появилась коробка, содержание которой очень сильно меня заинтриговало.
Что-то не помню, чтобы он говорил о каких-нибудь посылках...
- Что ещё за посылка? - спросил я, вставая навстречу.
- Понятия не имею, прислали вместе с письмом.
Он протянул коробку, предлагая нам самим разобраться с содержимым. Виктория забрала посылку, прикинула вес, после чего принялась аккуратно вскрывать картон. Разобравшись с упаковкой, она извлекла из коробки банку, заполненную тягучей тёмной жидкостью. На трёхлитровом сосуде обнаружилась этикетка. Все мы обступили Викторию, чтобы посмотреть.
- Фонарное масло, - прочитала моя дочь вслух и с недоумением отстранила голову от этикетки.
- Зачем столько фонарного масла?
- Я не вскрывал конверт, - замахал Максвелл письмом у меня перед носом. - Там должно быть всё объяснено. Я подумал, что вы сами захотите прочитать.
- Ты угадал, - забрал я конверт из дрожащей руки.
Отправитель не обозначен, на сургуче не удосужились ничего оттеснить. Можно было догадаться. Подобного рода люди отгораживаются ото всего на свете и шифруются с завидным неистовством. Знали бы они, сколь это бесполезно.
Я небрежно разорвал конверт и извлёк простецкий ключ и письмо, написанное от руки на дорогой бумаге. Послание гласит:
Сожги дом по адресу улица Клуб Мари шестнадцать. Обязательно начни с подвала. Закончить ты должен до полудня. Ровно в двенадцать явись к зданию вокзала на заброшенной станции Алмаз-град.
Когда содержание письма перевели Истериану, он отчего-то обрадовался и громко протянул:
- Так вот для чего масло! А ключ, должно быть, от дома.
Но никто не похвалил полукровку за догадливость, хотя очень вероятно, что на это надеялся. Посуровев, Салли обратилась к Максвеллу с вопросом:
- Вам раньше поручали работу поджигателем?
- Нет, это впервые. Для меня это обычное дело, мне часто поручают то, чего я в жизни не делал.
Меня больше заинтересовало само письмо:
- Почерк Монарха? - спросил я, поднося послание ближе к глазам очкарика.
- Да, его почерк не спутаешь, - закивал он, стоило только разглядеть вытянутые ажурные буквы. - Точно писал он.
- Знаешь, что за дом тебе поручили сжечь?
- Кажется, меня отправляли доставить какие-то записи на Клуб Мари... Я не уверен, тот ли это дом. Записи адресовались некоему джентльмену, высокому, он мне показался похож на... учителя что ли...
Мы с Викторией переглянулись - во всей этой истории фигурирует всего один профессор (почти учитель), которому теперь точно не нужен дом. Сколько же у него было потайных убежищ?
Взявшись за ремень, дочь сделала шаг в мою сторону и негромко произнесла:
- Я пойду за своими ребятами, а вы отправляйтесь на Клуб Мари. Если ты, конечно, им доверяешь.
- Это же мои друзья.
- Ладно, тогда встретимся там.
Не посчитав нужным хоть слово бросить остальным, Виктория спешно двинула в сторону Чудо-города. Я долго не сводил с неё взгляда, ощутив в эту секунду до странного сильное чувство одиночества. Почему-то именно без дочери мне в эти секунды так тяжело.
Осторожно тронув меня за плечо, Истериан спросил:
- Куда это она?
- По делам, Истер, - раздражённо ответил я и яростным движением сложил письмо пополам, убрав тут же вместе с ключом во внутренний карман. - Пойдёмте, холодно стоять.
- Как твоя дочь дошла до такого?
Глуховатому вознице раз пять крикнули, чтобы ехал быстрее, но тот и не подумал дать лошади кнута. Стоит добавить, что мы движемся медленнее, чем я скачу на одной ноге. Наконец мы бросили попытки подогнать экипаж, а ковыляние подтолкнуло к разговорам. Салли всё не даст покоя жизнедеятельность Виктории.
- Ты ещё скажи "докатилась".
- Могла бы. Август, я не собираюсь её или тебя поучать, но заниматься преступностью ненормально. Я просто спрашиваю, почему именно так сложилось у неё.
Как бы Салли ни юлила, но слова её звучат оскорбительно. Я, как и положено отцу, с ожидаемым рефлексом обиделся за дочь и за себя. Поэтому взялся выгораживать её:
