«Надеюсь, это все же не будет что-то незаконное, – мрачно подумал глава СБ. – Такое даже мне не удастся замять».
Освещение в зале было приглушено, лишь на деревянном столике перед троном мерцал таинственный артефакт, все больше и больше наполняясь светом. Внезапно в ящичке будто что-то вспыхнуло, и вверх устремился луч золотистого цвета. Сначала он, казалось, поглотил топаз и саму коробку, но вот луч стал у́же и в то же время ярче. Проходя сначала через линзу и грани топаза, пучок света разделился, и по потолку и стенам заплясали разноцветные всполохи.
– Свет не должен так преломляться, – заметил канцлер, прикрывая глаза рукой. – И разве топаз не розовый? Почему вокруг так много синего и желтого?
– Это иллюзия. Ничего этого нет, и…
Голос Шефнера заглушил рокот, такой знакомый и столь удивительный здесь, посреди дворца. Шум волн, обрушивающихся на скалистый берег. Запахло морем, а в лицо ударил ветер. Мартин смежил веки, а когда открыл, то оказался на скалистом берегу. Внизу бушевала водная стихия, а над горизонтом всходило солнце, окрашивая небо и море в золото.
Иллюзия… Нет, не просто иллюзия. Воспоминание. Вот что было заложено в эти чары. Воспоминание о рассвете, увиденном когда-то маленькой девочкой. И как любое драгоценное воспоминание, оно было удивительно точным и в то же время нереально прекрасным и сказочным.
Даже Мартину как менталисту приходилось прикладывать усилие, чтобы увидеть под ногами не серую скалу, а мраморный пол. Лица придворных – восхищенные, испуганные, застывшие – то появлялись, то исчезали, создавая ощущение, что он сходит с ума. Воссозданное воспоминание не затронуло троих: Корбина Рихтера, на которого иллюзии не действовали, Анджея Котовского, стоявшего близко к артефакту, чтобы попасть под его влияние, и Софию Вернер, защищенную от собственного творения браслетом. Мартин видел, как шевелятся ее губы, проговаривающие формулы, запустившие и поддерживающие чары, будто это могло помочь артефакту работать лучше. Взволнованная, бледная, она казалась сейчас прекраснее, чем когда-либо.
«Зачем ты даришь чужим людям свои мечты, зачем отдаешь всю себя? Они не заслуживают этого».
Мартин хотел бы сказать Софии все это. Спрятать от всех, уберечь от алчных и корыстных людей. Но ведь и он сам был одним из них. Даже сейчас его ум генерировал идеи, как можно использовать изобретение Вернер. Если на этот артефакт можно было записать воспоминания не только чародея, создавшего его, но и любого другого человека, то это открывало большие возможности. Особенно если для извлечения воспоминаний не понадобится добровольное согласие. Это бы пригодилось при дознании преступников, во время судебного процесса, хранения и передачи важной информации. А сами проекции… разве они могли служить только для развлечения знати? Пугающее или странное воспоминание могло запутать или обмануть противника на поле боя, дезориентировать в пространстве.
И едва ли то, что он понял, рано или поздно не дойдет до других. То, что увидели сегодня гости Грейдора, запомнится им надолго как доказательство, что магия, притом в самом чистом ее виде, все еще является самым опасным и мощным оружием из всех придуманных человеком.
Первый созданный Софией Вернер ментальный артефакт принес чародейке много бед. Но все они могли показаться совершенно пустячными по сравнению с тем, чем могло закончиться для нее сотворение подобных чар. А ведь он сделал все, чтобы дипломный проект чародейки… не слишком выделялся.
– Она ничему не учится, – мрачно пробормотал Мартин, желая разбить эту чертову шкатулку о голову Котовского, давшего возможность Софии исполнить свою задумку.
Сначала исчезли цветные всполохи, а затем потух и свет, исходящий из артефакта. По реакции зашевелившихся и изумленно переглядывавшихся зрителей Шефнер понял, что проекция исчезла окончательно.
– Она? – переспросил Тренк. – Так это дело рук твоей протеже? Следовало бы догадаться, учитывая, насколько Вернер сблизилась с княжичем. Может, ты все же познакомишь нас?
– Моя невеста довольно стеснительна, – сухо ответил Шефнер, наблюдая за Софи, жарко доказывающей что-то Корбину. Алхимик стоял непозволительно близко к девушке, но ее, кажется, это нисколько не волновало.
Мемографический артефакт сработал без сбоев, судя по реакции зрителей, в огромном зале дворца записанные ментальные образы смотрелись даже более выгодно, чем у меня дома. Это был успех. Завтра расплескавшееся посреди дворца море будут обсуждать во всех домах, и еще больше подогреет интерес то, что никто так никогда и не сможет запечатлеть это зрелище. Ни один технический аппарат ничего не зарегистрирует, даже с помощью артефактов можно увидеть только повышенный магический фон. Вскоре моим изобретением заинтересуются артефакторы. Зная того же Хайнца, я понимала, что он попытается разобраться, как работает мой мемографический аппарат, и, возможно, даже поймет его принцип. Но едва ли сможет повторить.
Приглашение в гильдию, скорее всего, в моем кармане. Я стану самым молодым мастером. Получу уважение. Восхищение. Это то, чего я хотела и чего заслуживала. Но что мне теперь делать дальше?
Напряжение последних месяцев не пропало, к нему добавилась горькая нотка разочарования. Я создала дорогую и бесполезную игрушку, которая наверняка бо́льшую часть времени будет пылиться где-то в шкафу и извлекаться на свет божий, когда император захочет позабавить своих гостей.
– Красивые огонечки. Судя по тем магическим плетениям, что я видел, ты проделала огромную работу, – заметил Рихтер, заставив меня чувствовать себя еще более несчастной. Это не скрылось от его глаз. – Эй, ты чего такая унылая?
– Все нормально. Просто чувствую себя несколько… опустошенной. Так иногда бывает по окончании сложных проектов. Пройдет.
Хотелось домой, но портить дяде настроение своими капризами не стоило.
– Тебе нужно выпить. Пойдем! – Рихтер порывисто повернулся и громко спросил у дяди: – Барон, я украду вашу племянницу?
– Простите? – поджав губы, спросил дядя Клеменс. Про «выпить», надеюсь, до него не дошло.
Я кинула гневный взгляд на своего наставника. До чего же раздражающая фамильярность, да еще у всех на глазах! Хорошо хоть Шефнер этого не слышал.
– Фрейлейн София плохо себя чувствует. Я отведу ее к целителю, а потом тут же верну, – пообещал алхимик.
– Все хорошо… – промямлила я.
– Тебя тоже укачало? Видимо, морская болезнь у нас наследственная, – снисходительно сказал дядя. Выглядел он и в самом деле несколько бледновато. – Тогда я, пожалуй, тоже вас оставлю на время. Встретимся за столом. Господин… эм-м-м…
