— Вы предлагали, чтобы я подвергся психическому зондированию, чтобы извлечь из моего мозга информацию, изгладившуюся у меня из памяти. А вы не подумали о том, что психическое зондирование могло бы продемонстрировать вашу невиновность, если бы вы на него согласились?
Фастольф задумчиво кивнул:
— Полагаю, Василия настаивала, что мое нежелание подвергнуться ему доказывает мою виновность. Вовсе нет. Психическое зондирование сопряжено с риском и внушает мне такие же опасения, как и вам. Однако остановило меня другое. Больше всего зондирование устроило бы моих противников. Оно не настолько тонко, чтобы послужить неопровержимым доказательством, и они постарались бы поставить под сомнение любые свидетельства моей невиновности. Но с помощью зондирования они получили бы сведения о теории и методах создания человекоподобных роботов. Вот что им нужно. Такой возможности я им не предоставлю!
— Превосходно, — сказал Бейли. — Благодарю вас, доктор Фастольф.
— Не стоит благодарности. А теперь, если разрешите, я вернусь к тому, что узнал от Жискара. По его словам, к вам, пока вы оставались в машине один, подходили неизвестные роботы. Во всяком случае, вы довольно бессвязно говорили об этом, когда вас нашли без чувств под дождем.
— Неизвестные роботы действительно подходили ко мне, доктор Фастольф, — ответил Бейли. — Мне удалось остановить их и отослать обратно. Но благоразумие требовало покинуть машину и спрятаться, прежде чем они вернутся. Возможно, я принял такое решение, потому что мысли у меня мешались. Так утверждает Жискар.
— Жискар воспринимает Вселенную упрощенно. — Фастольф улыбнулся. — А у вас есть предположения о том, чьи это были роботы?
Бейли заерзал в кресле, словно не находя удобной позы.
— Председатель уже прибыл? — ответил он вопросом на вопрос.
— Нет. Но он будет здесь с минуты на минуту. Как и Амадиро, глава Института, с которым вы, как я узнал от роботов, имели вчера встречу. Я не уверен, что это было разумно. Вы его раздражили.
— Я должен был поговорить с ним, доктор Фастольф. И он держался очень любезно.
— С Амадиро это ничего не означает. Ссылаясь на то, что он именует вашей клеветой и нестерпимым очернением профессиональных репутаций, он вынудил председателя принять меры.
— Каким образом?
— Задача председателя — устраивать встречу спорящих для достижения компромисса. Раз Амадиро пожелал встретиться со мной, председатель в силу своего положения не мог отложить ее, а тем более запретить. Он обязан провести эту встречу, и, если Амадиро собрал достаточно улик против вас — а собрать улики против землянина ничего не стоит, — расследованию будет положен конец.
— Возможно, доктор Фастольф, вам не следовало прибегать к помощи землянина, учитывая, насколько мы уязвимы.
— Возможно, что и так, мистер Бейли, но ничего другого я просто не сумел придумать. И теперь не могу. Так что предоставляю вам убедить председателя в нашей правоте… Если вы сумеете.
— И вся ответственность лежит на мне? — угрюмо спросил Бейли.
— На вас и только на вас, — мягко ответил Фастольф.
— Мы будем только вчетвером?
— Вернее, — поправил Фастольф, — втроем. Председатель, Амадиро и я: два оппонента и арбитр, так сказать. Вы же, мистер Бейли, будете всего лишь условно допущены. Председатель может отослать вас, когда ему заблагорассудится, так что, надеюсь, вы будете с ним осторожны.
— Постараюсь, доктор Фастольф.
— Например, мистер Бейли, не протягивайте ему руки. Извините мою прямолинейность.
Бейли поежился, задним числом испытывая смущение за свою бестактность.
— Не протяну, — буркнул он.
— И будьте крайне вежливы. Не бросайтесь гневными обвинениями, избегайте ничем не подкрепленных обвинений…
— Иными словами, я не должен добиваться, чтобы кто-то нечаянно выдал себя. Например, Амадиро.
— Вот именно. Это будет расценено как клевета, и вы добьетесь обратного эффекта. А потому будьте вежливы! Если вежливость прикроет нападение, то пусть. И постарайтесь ничего не говорить, пока к вам не обратятся.
— Пожалуйста, доктор Фастольф, — сказал Бейли, — объясните, почему теперь вы не скупитесь на советы, а раньше не позаботились предупредить меня об опасностях обвинения в клевете?
— Я действительно виноват, — ответил Фастольф. — Но это настолько само собой разумеется, что мне как-то в голову не пришло, что нужны особые объяснения.
— Да, я так и подумал, — пробурчал Бейли.
Фастольф вдруг встрепенулся.
— Я слышу шум машины, и кто-то из роботов идет к двери. Это председатель с Амадиро.
— Вместе? — спросил Бейли.
— Несомненно. Видите ли, Амадиро предложил встретиться у меня, таким образом предоставив мне некоторое преимущество. А потому получил возможность под видом любезности заехать за председателем и привезти его сюда. Ведь это только естественно, раз они оба должны быть здесь. Но это обеспечило ему несколько минут частной беседы с председателем для отстаивания своей точки зрения.
— Но это не слишком честно, — заметил Бейли. — Вы не могли ему помешать?
— Но я не хотел. Амадиро идет на сознательный риск. Ведь он может раздражить председателя.
— А председатель очень раздражителен по натуре?
— Нет. Не больше любого другого председателя, находящегося на своем посту уже пятое десятилетие. Однако необходимость строго выдерживать все требования протокола плюс необходимость сохранять полное беспристрастие и власть арбитра очень способствуют развитию раздражительности. Амадиро же не всегда разумен. Его добродушная улыбка, белейшие зубы и избыток обходительности могут действовать очень раздражающе, когда тот, кому он их адресует, по какой-либо причине пребывает не в слишком солнечном настроении… Однако я должен идти их встречать, мистер Бейли, и пустить в ход не столь, надеюсь, агрессивное обаяние. Прошу, останьтесь здесь и не вставайте с кресла.
Бейли оставалось только ждать. Почему-то он вдруг подумал, что пробыл на Авроре чуть меньше пятидесяти стандартных часов.
Глава 18
Снова председатель
Председатель был низенький — просто на удивление. Амадиро высился над ним сантиметров на тридцать. Однако причина заключалась в коротеньких ногах — когда они сели, председатель сразу почти сравнялся ростом с остальными, а массивные плечи и грудь придавали ему особую внушительность. Голова у него тоже была крупной, но возраст уже пометил его лицо морщинами, причем не теми, которые оставляет веселый смех. Возникало впечатление, что они прорезали его лоб и щеки из-за тяжелого бремени власти. Волосы у него были совсем белые, жидкие, а на макушке розовела плешь.
