– Ничего. Совсем.
– Как это – ничего?
– Ничего. Пусто.
Врач вернулся к Муравьеву, вытащил из кармана халата новый контейнер, и подсоединил его к игле, торчащей из руки Муравьева. И все повторилось – на полпути к агрегату контейнер оказался пустой.
– Ого, – сказал Глеб.
– Наручники не снимете? – спросил Муравьев. – Я обещаю, что не убегу. Мне самому интересно стало.
– Помолчите, Дубинский. Рудольф, ты…
– Глеб, ты меня знаешь пятнадцать лет. Я никогда ничего не говорю просто так. Даже в пьяном виде. А я уже два года ничего не пил. Я лучший в мире.
– Да знаю я, Рудольф … Что-то не так. Бери еще кровь.
– Вы так всю кровь из меня выкачаете, – скучным голосом сказал Муравьев. – Может, лучше ногти или волосы попробовать?
Глеб и Рудольф замолчали и повернулись к нему, глядя мрачно. Муравьев подвигал бровями вверх-вниз. Рудольф сунул руку в карман, вытащил какое-то сложное медицинское приспособление, подошел к Муравьеву, и отрезал у него прядь волос. Уйдя к агрегату, он какое-то время колдовал над ним, включая приборы и что-то переливая из одной емкости в другую. Глеб стоял рядом и смотрел во все глаза.
– Возможны несколько объяснений, – сказал Рудольф, – Такую возможность мы с тобой, помнишь, предполагали. Никакая это не эволюция.
Муравьев засмеялся.
Глеб и Рудольф повернулись и подошли к нему.
– Может, это какие-то необычные соединения, – предположил Глеб.
Рудольф тут же откликнулся:
– Никакие соединения не исчезают бесследно. Соединения состоят из элементов. Которые реагируют на другие элементы. Здесь ничего этого просто нет.
– А что есть?
– Есть вот это, – Рудольф указал кивком на Муравьева. – Нечто, состоящее из элементов, которых нет в таблице Менделеева. А может, вообще не из элементов. А из чего-то, чему нет названия. Потому что согласно всему, что мы знаем об анатомии … биологии, физике – этого не может быть. Я изучил всю документацию, и приходится признать, что … в общем, сделать мы ничего не сможем. То, из чего он состоит, никак не реагирует ни на какие химические воздействия. Вообще никак. Его можно посадить в ванну с серной кислотой. Или в котел с жидким коксом. И ему ничего не сделается.
Глеб повернулся к Муравьеву.
– Это правда, – подтвердил Муравьев. – В кокс я, правда, нырять не пробовал. Но все может быть. Считаю своим долгом предупредить вас, что если в ближайшее время с меня не снимут наручники, я за себя не отвечаю. Кое-кому здесь придется несладко.
– Могу продемонстрировать, – сказал Рудольф, обращаясь к Глебу.
Глеб промолчал.
Рудольф подошел к столу, открыл ящик, перебрал какие-то жестяные емкости, и выволок на свет – нечто. Пузырек. Затем пошел к холодильнику – в таких у бассейнов хранят пиво. Из холодильника он вытащил пачку сосисок. Вдвоем с Глебом они распечатали пачку, которая долго им не давалась, а затем Рудольф капнул на одну сосиску из пузырька. Глеб понаблюдал, понаблюдал, и кивнул.
Муравьеву было противно. Никому не понравится играть роль подопытной морской свинки. Дрянью из пузырька ему капали сперва на руку, потом на лоб, потом даже в глаз, и пришлось некоторое время моргать, глаз слезился. Потом откуда-то появился газовый резак, и Глеб собственноручно попытался прожечь дыру сперва в плече Муравьева, а потом во лбу. И волосы пытался опалить. И сказал:
– Ладно. Рудольф, готовь там свою адскую аппаратуру.
Рудольф кивнул и вышел.
– Что за аппаратура? – поинтересовался Муравьев.
– Да так … – Глеб пожал плечами. – МРТ, рентген, всякое. Не волнуйтесь, вполне безопасно, особенно в вашем случае. И больше для очистки совести Рудольфа. Он дотошный, пока все не проверит, не успокоится. Немецкая кровь, знаете ли. Но и так видно, что в профессиональных целях вас использовать нельзя. Нельзя вседь?
– Я об этом думал, – серьезно сказал Муравьев. – В давние времена из меня бы вышел неплохой шпион. Море переходить по дну, например, с якорем в руке. Или прятаться за стержнем в атомной станции. Также, во имя развития космонавтики меня, наверное, можно было бы послать на Солнце. Но вот беда – сам-то я не сгорю, а обратная связь сгорит. Также, наверное, меня можно показывать в цирке. Но я против. Не люблю цирк.
Глеб покачал головой.
– А скажите, вы подвержены … ну, скажем, заражениям? Или вот…
Муравьев понял и ответил:
– Нет. Ссадины обрабатывать не нужно, никогда ничего не нарывает. Сыпь не выступает. За все эти годы даже насморка не было.
Он улыбнулся.
– Ладно, – сказал Глеб. – Следующий этап – это выяснение, как вы в таком состоянии оказались. Нужно подетально выяснить все обстоятельства. Если вы, конечно, Нил Дубинский, а не его копия, засланная к нам с иных звездных систем.
Муравьев еле сдержался, чтобы не засмеяться.
– А, вам смешно, господин Дубинский? А вы не смейтесь. Не знаю, бессмертны ли вы, но … хотелось бы попробовать. Повторить. А вы будете мне содействовать.
– С чего вы взяли?
– По принципу «услуга за услугу». Я вам кое-что расскажу, вам будет интересно. А вы, благодарный, будете участвать в опытах.
Помолчали.
– Ладно. Как Бог даст, – сказал Муравьев.
– Вы верите в Бога? – спросил Глеб.
– Верю.
Глеб удивился настолько, что даже встал и подошел к Муравьеву.
– После всего … э … верите?
Муравьев кивнул.
– Странно.
– На Ганимеде почти все верят, – заметил Муравьев.
– Да? А почему? Ганимед так на психику влияет?
– Не знаю, – честно ответил Муравьев. – Так получается почему-то. Наручники не снимите?
– Пока нет.
– Что вы хотели мне рассказать?
– А вы будете мне содействовать?
– Не хочу вас обманывать, – Муравьев посерьезнел. – Все, что вы задумали – глупость. Через касп проходили тысячи человек. Но вовсе не все стали такие, как я.
– Через касп? Это происходит в каспе?
– Вроде бы да. Что вы хотели…
– Вас заботит судьба вашей дочери, – сказал Глеб. – И вы думаете, что ваша дочь – Елизавета Проханова. На самом деле вы ошибаетесь. И Лопухин, который вам много разного наговорил, ошибается. Лопухин вообще редкостный козел. И никакого порока сердца у вашей дочери не было. Порок сердца был у дочери Диего Чайковского.
– У Аниты? – удивился Муравьев.
– В роддоме, когда обнаружился порок, сестра будущего министра произвела обмен. Нашли девочку-подкидыша примерно той же комплекции, только чернявую. И поменяли. А ненужную, с пороком сердца, удочерил овдовевший священник. И назвал Елизаветой. Ваша дочь была в том же роддоме, куда ее привезли Лопухин и та богатая пара, уже заплатившая деньги за мальчика и девочку. Для отвода глаз главврач придумала хитроумный ход. Документы, доказывающие факт подмены, сунули в другую папку, в компьютер ввели такое, что потом программисты месяц разбирались. И если кто стал бы копать впоследствии, получилось бы, что девочка с пороком сердца должна была достаться подопечным Лопухина, и именно ее заменили.
