думать. А еще хотелось взять в правую руку запотевшую пол-литровую кружку с холодным «Хорлбатом». И в пять глотков безжалостно его употребить. Одновременно ощутив всеми рецепторами языка, нёбом и пищеводом пощипывающую насыщенность этого знатного, и обязательно непастеризованного напитка. Ей богу, мне хватило бы одной кружки! Но увы…
Вздохнув о несбыточном, я медленно пошел в дом. Чувство ответственности заставляло удостовериться в главном. В том, что моя хмельная и пока не нареченная, но уже нарочная подружка лежит на том же месте, где я её положил. Наталья не подвела. Дивана она не покинула и, по-сиротски свернувшись на нём калачиком, добросовестно продолжала одновременно гостевать у Бахуса и у Морфея.
Удостоверившись, что золотой фонд Генеральной прокуратуры пребывает в полной сохранности, я, стараясь не шуметь, переместился на кухню. Не скупясь, насыпал из пачки со слоном в заварочник чая и добавив туда же смородиновой листвы, залил всё это дело кипятком. А потом, съедаемый непреодолимым оперским любопытством, взялся размышлять на предмет целесообразности телефонного звонка своему начальнику. Не майору Данилину, разумеется, а начальнику Октябрьского РОВД Василию Петровичу Дергачеву. По моему разумению, он должен быть в курсе большинства проистекающих в городе событий и процессов. Во всяком случае, тех, которые в течение прошедших суток и в данный момент происходят в местной правоохранительной системе. Никак не может подполковник Дергачев иметь информации меньше, чем натальин папенька. Пусть и стоит он в городской иерархии намного ниже товарища Копылова. Зато специфика его службы в плане поступления оперативной инфы, даёт ему серьёзные преимущества. Особенно, если учесть, что он теперь состоит в прямом общении с генерал-майором милиции Данковым.
Однако, как не свербело у меня в мозжечке желание получить картину оперативной обстановки в городе, соблазну я не поддался. Удержался. Потому что слишком хорошо понимал высокую вероятность того, что все телефоны Дергачева, Данилина и далее, находятся под контролем. Включая оба номера ОДЧ.
Причем, не только под контролем извечно любопытных соседей, но и моих чрезмерно бдительных коллег по МВД. Которым и ранее моя персона не давала спать спокойно. А уж начиная со вчерашнего дня, интерес ко мне, я так думаю, возрос у них кратно.
Да, сам город и его неискушенные граждане продолжают жить своей прежней жизнью, и интенсивно строить коммунизм. Для них, в их обывательском существовании, ровным счетом ничего не изменилось. Трамваи, как и прежде, звенят, и едут по своим рельсам. А жители, в соответствии с заповедями товарища Иисуса Христа, плодятся и размножаются с прежней интенсивностью. И даже, пока еще в большинстве своём русские дворники, всё так же исправно метут улицы.
Но вот сов-парторганы, милиция, прокуратура и территориальные подразделения КГБ, наверняка утратили свою вальяжность и спокойствие. Я уверен, что уже более суток они пребывают в состоянии перманентного и нервного оргазма. И пусть каждая контора, непроизвольно сотрясаясь от пинков и указаний своей вертикали, оргазмирует в строгом соответствии со своей, только ей присущей спецификой. Но, в любом случае, делает она это одновременно с остальными параллельными структурами. Не прерываясь в своих судорожных позывах и порывах надолго.
А, что для меня лично не есть хорошо, так это то, что все они, с разной степенью неприязни и зубовного скрежета, сейчас наверняка применяют ненормативную лексику в мой адрес. Злобно поминая скромного милицейского лейтенанта всуе. Известного им под фамилией Корнеев и по имени Сергей.
Нет, всё же прав товарищ Копылов, не наступило еще время высовывать мне свои уши из окопа. В котором есть всё, что только может понадобиться интеллигентному советскому милиционеру. От личной бани до личной прокурорши, которую можно использовать по её самому прямому назначению. Но, желательно, не выходя за границы возвышенных чувств и не сильно противоречащих советской морали поз…
Переместившись вместе с кружкой чая в беседку, я поудобнее устроился в плетёном кресле и смежил веки. За последнее время и, особенно, за крайние несколько дней мне порядком надоело напрягать голову, просчитывая людей и их всевозможные поступки. Отдавая себе отчет, что усталость всё равно берёт своё, а заснуть я при этом почему-то не могу, я выбрался из кресла. И, пересилив лень, сходил в дом за коньяком. Долив молдавского коньяка в отпитый на треть чай, я продолжил коньячно-чайную церемонию. Минут через пять я с глубочайшим удовлетворением ощутил, что с пропорциями я не ошибся. По телу разошлось не только тепло, но и приятная организму индиферентность. Душа отмякла, а разум наполнился комфортным пофигизмом. Перед тем, как отключиться, я даже успел прочувствовать, как медленно проваливаюсь в полудрёму. Мой перегруженный мозг, руководствуясь здоровым эгоизмом, вовремя включил режим самосохранения.
Что меня трясут за плечо, я почувствовал буквально в следующую секунду, как только уснул. Во всяком случае, я был в этом абсолютно уверен. И дальше пребывал бы в этой уверенности, если бы вокруг не было темно, а в небе не светились бы звёзды.
Как оказалось, что за плечо меня теребила уже выспавшаяся и, кажется, вполне протрезвевшая Наталья Сергеевна.
На меня она смотрела с нескрываемым превосходством. Как недавно завязавшие алкоголики обычно смотрят на активно практикующих забулдыг. Надо полагать, в заблуждение её ввела напополам опустошенная коньячная бутылка. Которая так и осталась стоять на столе после сеанса моего чаепития.
— Бросала бы ты пить, душа моя! — предусмотрительно опередил я гражданку Копылову, которая, как я видел, уже хотела меня в чем-то подобном упрекнуть, — Ты имей в виду, что в отличие от мужского, женский алкоголизм неизлечим! И не важно, какой социальный статус у бабы-ханыги! Будь она хоть прачкой, хоть помощником районного прокурора, излечиться и бросить бухать она уже никогда не сможет! — тонко намекнул я Копыловой на её печальные перспективы стать женщиной с трудной судьбой.
— Да пошел ты! — задохнулась от праведного возмущения мадемуазель Наталья.
Будто бы это не она совсем недавно отключилась, вылакав бутылку «Каберне» и отключившись в том же кресле, в котором сейчас находится моя отдохнувшая лейтенантская плоть. — Я, как дура, сюда приехала, чтобы тебя накормить и успокоить, а ты тут с Эльвирой веселишься и развлекаешься! — в мокроносую устрицу начала превращаться прокурорша.
Не зная, чем возразить девушке на высказанную ей обиду, я налил себе коньяку и всё своё внимание сосредоточил на нём. А Наталья Сергеевна, увидев, что её печали и горести оставили меня равнодушным, озлобилась еще больше.
— Правильно про тебя Анька Злочевская говорила, скотина ты, Корнеев! — забыв, что хотела поплакать, выкрикнула она. — Я домой хочу, вызови мне машину! А ты кобель
