«Китеж использует для реконструкции не историю, а литературу, — шепнул голос предков. — Их основа — русская классическая литература…»
— Правду… — Корвин саркастически усмехнулся. — Мне показалось, что он… как у вас говорят… «Человек без царя в голове», — очень кстати вспомнилось еще одно произведение основы.
— Вот и вы не верите, что никакого злого умысла в сегодняшнем происшествии не было.
— Конечно, не верю, — резко отвечал Корвин.
— Марк… — сокрушенно покачал головой Андрей Константинович. — Мне кажется, вы ненавидите Стаса.
— Почти.
— А вы должны его жалеть.
— Должен жалеть? Но почему? Если он психически болен — лечите его. Если здоров — пусть отвечает за свои поступки.
Старый князь печально посмотрел на юного патриция:
— Мы не понимаем друг друга, мой юный друг. В нашей реконструкции есть совершенно уникальная традиция. Явление, которое можно назвать термином «самопринуждение»… Хотя данное слово лишь отдаленно передает суть явления. Среди нас немало людей, которые умеют усилием воли, напряжением душевных сил заставить себя полюбить — именно полюбить — человека, который им неприятен, или явление, которое вызывает у них непонимание, отторжение. Так святой Августин заставил себя когда-то поверить в Бога, хотя все его здравомыслие античного человека восставало против чудесной веры в Спасителя. Мы называем это явление словом «принятие». «Принятие» — чудесное явление духа. И я прошу вас — примите Стаса. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Нет, — отрезал Корвин.
Почему отец ничего не оставил сыну в памяти о странных особенностях китежанской морали? Не понял — и отбросил? Не понял — и забыл?
Марк достал капсулу с «трубочками памяти», закурил. Сиреневые колечки дыма потянулись к потолку. Вспоминай, Марк. Ты обещал Друзу вернуть отца. А вместо этого втравил в дурацкую схватку с психом-аристократом.
Клинки, поединки… дуэли. Дантес. Кудрявый красавец, дамский любимец. И если вдуматься — загадка. Как загадочен лист белой бумаги, закрытая дверь, человек, который смеется, когда вы плачете. Дантеса не пытались понять или оправдать. Его копировали чисто внешне. Да он и был всего лишь картинкой, одежкой, маской. И маска эта пользовалась здесь поразительной популярностью. Почему голос предков не сообщил Марку обо всем открытым текстом, но лишь послал невнятный намек, заменив Дантеса Геростратом? Возможно, его отец не интересовался аспектами здешней реконструкции. Пребывание префекта Корвина на Китеже двадцать лет назад было кратким. Что-то префект с Лация заметил, но лишь краем глаза. А предки напомнили, как могли и умели.
Марк затушил «сигарету памяти» в пепельнице и обратился к галанету. Поединки… правила… Корвин не ошибся. Голос предков не обманул. Двадцать лет назад правила в самом деле были нерушимы. Но уже тогда появилась группа шалопаев, отточивших свое мастерство и намеренно затевавших ссоры. Они оскорбляли известных людей, талантливых ученых, мастеров видео и поэтов… Все, в ком чувствовалась хоть какая-то иность, попадали под удар усовершенствованной шпаги. «Какой интерес сражаться, если кольчуга гарантирует тебе неприкосновенность, вместо кровавых ран и смерти — пару синяков», — вопрошали авантюристы. Некто Уваров (он первый ввел термин «маска Дантеса») провозгласил, что дуэльные правила должно нарушать. Вместо старинных пуль, которыми не пробить современные кольчуги, — лазеры, вместо безопасных клинков — способные наносить кровавые раны. А то, что противник не ведает, какая подлость ему уготована, придает дуэлям ни с чем не сравнимое упоение. Марк на всякий случай коснулся светового значка «повтор» и вызвал текст на экран для чтения. Слушая, он мог ошибиться. «Упоение», — перечитал строку Корвин.
«Упоение в бою», — цитировал новый Дантес слова Пушкина.
То, что двадцать лет назад началось уродливым позерством, вскоре превратилось в повальное увлечение. За несколько лет подлость получила право на существование. Среди дуэлянтов возникло соревнование — кто кого переплюнет, нанося удары исподтишка. Судебные власти пытались преследовать «дантесов», галанет пестрел возмущенными откликами. Но на все протесты у «дантесов» существовал универсальный ответ, способный обезоружить любого противника: «А ты, батенька, не Пушкин!» В мире, где данное слово было сильнее закона, где честь блюли как святыню, выросло поколение, попирающее все общественные правила. Впрочем, образовалось еще одно общество, пусть и малочисленное, — явились желающие сражаться с «дантесами». Антидантесы бились и зачастую погибали. Что это было — безумие? Или особый вид смелости — вызывать подлость на бой, заведомо зная, что шансы не равны? Биться, зная, что проиграешь.
Видимо, не само рождение, но только прелиминарии этого явления застал отец Корвина, посетив двадцать лет назад Китеж. Отец оставил сыну предупреждение, переиначив его на свой «античный» лад.
Корвин запустил в галанет программу Друза и стал искать Сергия Малугинского на планете Китеж.
Итак, поглядим, что покажет нам галанет.
Да, Сергий Малугинский прибыл на планету двадцать лет назад. Прожил год в небольшом поселении Лесное и ушел в озерный город. Больше никакой информации не было. Что и не удивительно: жители озерных городов не пользуются галанетом и не выходят на связь. Есть десятки, сотни голограмм: купола над водой, то ярко-синие, непрозрачные, то озаренные изнутри призрачным светом, гирлянды огней вокруг них на воде. Вот новые снимки: подводная часть купола, расплывающееся пятно с более ярким центром, снующие в глубине челноки. И никаких конкретных данных о том, как устроена жизнь внутри. Бесконечные повторы одного и того же — отгороженность, неподчинимость, невозможность вернуться. Невнятно, неясно… слишком много «не»… Любого следователя эта частица должна насторожить. Марк и так был настороже: давно он чуял обман, преступление. Но пока информации не хватало… Как говорится — тела нет, но коршуны уже кружат в небе.
Лишь в одном месте промелькнуло что-то конкретное об озерниках. Журналист с Неронии утверждал, что каждым городом руководит человек, которого озерники называют «сомом». Общий «сом», неведомая личность, контролирует все озерные города, где жители города заняты одинаковым трудом, едят вместе, вместе отдыхают. Что-то почти мифическое, древнее… Община, коммуна… Возможно, твердь устраивала подобная ситуация? Неужели никто не пытался проникнуть туда, чтобы собрать информацию и вернуться? Ах да, почти все остаются там. Но почему? Стас был у озерников и вернулся. Пусть он был тогда ребенком, это не имеет значения… неужели из него не вытянули подробные данные о том, что он видел и слышал в куполах? Или ничего не нужно было «вытягивать»?.. Наверняка есть и другие, кто видел изнутри озерные города. Выходит, для большинства китежан устройство озерных городов — не тайна? Но тайна для иных миров.
