В какой-то момент он почувствовал, что с больной ноги снимают простыню. Кому еще не спится? Разлепил глаза, увидел черную тень. Проморгался.
— Элоиза, что вы делаете?
— Мне думается, что ваше состояние хуже, чем вы хотите показать.
— И что?
— Я взгляну, с вашего позволения. Я умею обрабатывать раны. Извините, пальцы могут быть холодными.
Она подышала немного на ладони, потерла их одну о другую, а потом резко сняла повязку. Зашипела. Да-да, еще вчера он бы сказал — шумно выдохнула, а сегодня был уверен — зашипела.
— Что там, Элоиза?
— Ничего хорошего, — ответила она. — Лежите и не мешайте мне, договорились? Я попробую что-нибудь для вас сделать, вдруг получится?
* 9 *
Она на самом деле умела. Более того, ее учили не только и не столько обрабатывать раны, сколько зашивать, заживлять, заращивать, и приводить в изначальный вид самые разные части человеческого тела. С детства она слышала, что большие способности обязывают к большим делам, и поэтому безропотно училась. Она могла снять спазм и воспаление, почистить рану, восстановить сломанную кость и еще кое-что. Ее учили требовательно и тщательно, и преподаватели не были виноваты в том, что после окончания школы в женском монастыре Санта-Магдалена она не занималась медициной, разве что иногда по мелочи помогала кому-нибудь из близких людей. Сейчас она сначала увидела, что Марни не спал, а потом прислушалась и поняла, что он не спит потому, что его беспокоит рана. И решила посмотреть — может быть, там нужно что-то сделать? Может быть, она сможет? Все лучше, чем сидеть, таращиться в темноту и снова переживать тот выстрел.
Марни все пытался извернуться и посмотреть, что происходит, но она вспомнила, чему ее учила кузина Доменика, и аккуратно, но настойчиво вернула его голову на подушку. Теоретически можно было погрузить больного в сон, но практически она о такой возможности просто не вспомнила.
Под повязкой Элоиза увидела ту самую плохо обработанную рану. Края намокли, покраснели, скорее всего боль была не фоновая ноющая, а дергающая, как же с ней спать-то! Взяла на столике вату и спирт.
Марни сощурился.
— Я постараюсь аккуратно, — она бросила на него взгляд стремительный и серьезный.
Придержала кожу вокруг раны пальцами левой руки, посылая обезболивающий импульс, а второй рукой взялась обрабатывать края. Оказалось, что левая рука плохо помнит, что и как нужно делать. Так ведь и было, пальцы правой всегда были гибче и восприимчивее, а без практики все стало совсем плохо. То есть простейшая операция блокировки боли требовала слишком большого сосредоточения. Элоиза на мгновение прервала процесс, взяла ватный тампон в левую руку, а при помощи правой блокировала чувствительность. Как только кузина Доменика ухитряется серьезные операции без наркоза делать, это сколько же сил нужно!
После уменьшения боли стало проще — она обработала рану до конца, уже нормально двумя руками, сделала новую свежую повязку.
— Ну как? — посмотрела внимательно на него.
Он выглядел так, как будто принес на высокую гору большой и тяжелый мешок. Вероятно, мешок был с сокровищами, потому что Марни улыбался.
— У вас необыкновенные руки, Элоиза, — проговорил тихо, взял ее ладонь и поднес к губам пальцы. — Карло никогда не мог сделать так легко. И болеть совсем перестало.
— Значит, я еще помню, как это делается, — она пожала плечами, встала, вернула на место простыню. — Спите, — и вернулась обратно в кресло.
Он на самом деле уснул. Мгновенно провалился в сон. А она посидела, погоняла шарики в телефоне, постояла у окна, посмотрела в темноту. Потом пошла к столу, налила коньяка, выпила. Процесс лечения отвлек ее от раздумий, но с ног не свалил, поэтому она бродила по комнате и думала — может быть, она могла не ранить, а сделать что-то еще? Подчинить? Парализовать? Заставить смотреть в другую сторону? Просто выстрелить в воздух? Так он бы не отреагировал, он так визжал, как будто был не в себе.
— Элоиза, — вдруг услышала она и вздрогнула от неожиданности.
Оглянулась. Марни проснулся и шевелился.
— Снова болит? — она поставила бокал на стол.
— Подойдите-ка сюда, — сказал он таким тоном, что она сама не поняла, как послушалась. — Сядьте. И смотрите на меня, а не на мою ногу, — он приподнялся, оперся на локоть и внимательно смотрел на нее. — Я правильно понимаю, что вам не дает покоя ваш меткий выстрел? — и так вцепился в нее взглядом, что она не смогла уйти от ответа.
— Да, вы правильно понимаете.
— Тогда и вы должны понимать, что в таких случаях или — вы, или — вас. Я лично очень рад вашей меткости, потому что иначе могло сложиться так, что мы бы сейчас с вами не разговаривали. Псих с оружием — это ещё хуже хладнокровного меткого стрелка. Не знаю, в кого бы он стрелял, в вас или в меня, это было бы равно неприятно. Вы очень облегчили Лодовико спасательную операцию, вы это понимаете? У нас благодаря вам было ощутимое преимущество, это позволило нам выйти из ситуации без потерь. Ясно?
— Ясно.
— А теперь принесите коньяка. И себе тоже. Пожалуйста, — добавил он секунду спустя.
Она повиновалась — встала, налила еще в один бокал, принесла свой и вернулась. Он взял у нее бокал и широко улыбнулся.
— Вы… довольны? — удивилась она.
— Конечно. Операция прошла с минимальными потерями, несмотря на то, что сначала все пошло не так, как надо. Вы оказались необыкновенно ценным участником, правда. Я восхищен. Вы не потеряли самообладания, пока мы с вами сидели в подвале, вы сохранили оружие при обыске, вы сумели им воспользоваться, чем спасли жизнь себе и мне. И потом еще и дыру в моей ноге почистили. Думаю, Шарль и не догадывается, насколько удачно он подобрал себе сотрудника.
— Да уж, обычно, сидя в кабинете, мне не приходится ни стрелять, ни раны перевязывать.
— И я надеюсь, не придется. Вы пейте, пейте. До конца пейте. Там на столе лимона не сохранилось?
— Я посмотрю, — она поднялась, дошла до стола, побросала в тарелку ломтиков и вернулась. — Возьмите.
— Спасибо, — он взял дольку, улыбнулся ей. — Знаете, я сейчас убедился, что всё в конце концов оборачивается к лучшему. Если бы вы тогда, давно, от меня не убежали, и мы были бы вместе эти полгода, то я ни за что не допустил бы вашего участия в операции, даже как статиста. Я бы нашел способ отправить вас из офиса Моллини обратно во дворец. И никогда бы не узнал о вас и ваших способностях так много. Вы, оказывается, совсем не такая, какой мне представлялись раньше. И я пока еще не знаю, что мне с этим делать.
— Оставить все, как есть? — она подняла бровь и тоже взяла с тарелки лимон.
Протянула тарелку ему, он потянулся, видимо, неудачно шевельнулся, поморщился.
— Как есть не хочу, хочу здоровую ногу.
— Это вопрос времени. Давайте сюда бокал, я уберу, — забрала, унесла на стол.
— Скажите, Элоиза…
— Да? — она задержалась у стола.
— Подойдите, подойдите, — он дождался, пока она подойдет, потом спросил: — Скажите честно, вам было страшно?
Она чуть улыбнулась.
— Сделать вам комплимент?
— А попробуйте.
— Вы были настолько спокойны, что я рядом с вами абсолютно ничего не боялась. Вроде как вы рядом, вы контролируете происходящее в любом случае, и поэтому все будет хорошо.
Даже в полутьме она увидела, как сверкнули в ответ его глаза.
— Не могу сказать, что на самом деле всё время контролировал происходящее, но мне всё равно приятно. Спасибо, Элоиза.
— Да не за что. Отчего бы не сказать правду?
Помедлила, думала — сесть рядом с ним или вернуться в кресло.
— Элоиза, вы не могли бы еще раз взглянуть на мою ногу?
— Конечно, — она села на край кровати и положила правую ладонь на повязку.
Видимо, она не совсем правильно сделала обезболивание, раз эффект оказался таким недолгим.
— Не знаю, что вы там делаете, но так ощутимо лучше.
— Я рада.
— Медицинского колледжа в вашем резюме не значится, кстати.
