— Да кто вы такой, черт бы вас побрал? — возмущенно воскликнула я, завороженная и испуганная маской перед собой. Даже показалось на какое-то мгновение, что нет за ней никакого лица.
— Разве непонятно, миледи? — мерзко захихикал незнакомец, кружа и кружа меня. Я уже не сомневалась, что этот человек совершенно безумен, не смеются так люди в трезвом рассудке.
Он не мог ничего мне сделать на виду у стольких людей, я понимала это умом и при этом все равно боялась, боялась так сильно, что даже пожар, в котором я едва не сгорела, уже не казался чем-то ужасным.
— Ничего непонятно! — почти взвизгнула я, понимая, что вырваться не получается.
Снова партнер по танцу жутко рассмеялся.
— Я — шут, миледи. По-моему, это очевидно.
Да он просто издевается надо мной!
— Это просто ваш костюм! — оскорбилась я из-за глупой шутки и страха, который все никак не отпускал. — Маскарадный костюм!
— Что есть жизнь человеческая, миледи? Просто один затянувшийся маскарад, — с каким-то показным, театральным спокойствием изрек незнакомец. — И кто может сказать, когда именно мы в маскарадном костюме, а когда в собственном обличье?
Я не выдержала и одним резким движением сорвала с мужчины шутовскую маску, желая раскрыть инкогнито этого невыносимого и пугающего человека.
Как удалось не завопить от ужаса, не понимаю.
Лицо под маской оказалось покрыто плотным густым гримом. На выбеленном лице кроваво-красная улыбка от уха до уха, глаза перечеркнуты черными вертикальными полосами. Грим лежал так плотно, без изъяна, без единой трещины и потека, что казался просто кожей.
Маска выпала из моих ослабевших пальцев. Тут же чей-то каблук наступил на нее, и донесся тихий, но отчетливый хруст.
— Маска может быть лицом, лицо — маской, — снова рассмеялся «шут», который ничуть не расстроился из-за своей потери. Какой мерзкий смех, в нем не было и на пенс настоящего веселья. Только насмешка надо мной и моей глупостью и слабостью. — Что есть что, миледи? Под вашей маской точно лицо?
Он меня знает. Он совершенно точно откуда-то знает меня! Но я никогда в жизни не встречала кого-то подобного «шуту»!
— Назовитесь, сэр! — прошипела я, титаническим усилием воли заставляя себя унять панику. — Ведите себя как мужчина. Назовитесь.
Под нарисованной улыбкой расцветала и настоящая, отчего поддельная стала еще шире — и лицо казалось перечеркнутым кровавой раной.
— Но я ведь назвался, миледи. Я — шут, — пискляво отвечал незнакомец. И тут же снова его голос стал глубок как бездна. — И я пришел потанцевать с вами в этот прекрасный вечер между. Но вы почему-то недовольны, хотя танцор я преизрядный, не находите?
Он действительно танцевал с легкостью и грацией, которые редко встретишь в мужчинах.
— Ах, вы не отвечаете мне, миледи, как это грубо, — продолжал мой партнер после затянувшегося молчания.
А танец все не заканчивался и не заканчивался.
— Что вам нужно?! — воскликнула я
Картинно приподнялись в изумлении нарисованные брови.
— Мне? Нужно? Право слово, миледи, мне не нужно ничего. Весь мир и так у моих ног. А вот вам… Вам требуется фунт справедливости и полфунта мести, не так ли? — перешел шут на змеиный шепот. — Ах, как вам все это требуется. Вот только вы так одиноки, так слабы, и нет никого, совершенно никого, кто мог бы помочь вам. Все эти люди — они так злобны, так коварны, так жестоки… Но у них есть существенные достоинства, миледи. Люди хрупки и смертны.
Поворот. Поворот. Поворот.
Танец не заканчивается.
— Какие грезы рождаются в девичьих головках темной ночью? — риторически вопросил незнакомец и сделал вид, что размышляет над этим вопросом. — К примеру, невинная дева в сладостном томлении воображает…
Тут голос мужчины стал бездушным и мертвым как лязг металла.
— …как загорается чей-то дом. Двери его заперты и жильцы не могут выбраться наружу. Кричат, молят о спасении. Но его не будет. Или же о том, как кто-то падает под поезд, который надвигается. А после колеса наезжают на еще живое тело…
Тут мне удалось высвободиться из его рук.
— Хватит!
Шут не стал снова хватать меня.
— Не стоит так бояться собственных желаний, особенно, если они настолько естественны, миледи, — с прежним тонким дребезжащим смешком продолжил он, уже не пытаясь снова вовлечь в танец. Более того, шут начал отступать. — Вы можете все это получить. В подарок.
Незнакомец в цветастом наряде все пятился и пятился, в конце концов, растворившись среди гостей, которые в круговерти своего веселья так ничего не заметили.
Стихли последние ноты вальса.
Пятилась и я. В итоге врезавшись в испуганно охнувшего молодого человека, в котором я без труда опознала Джулиана Кина. Не придумали еще такой маски, которая могла бы скрыть яркую зелень глаз, к тому же голос его невозможно было не узнать.
— Вы в порядке, мисс? — с тревогой осведомился мистер Кин, придерживая меня под локоть.
С неожиданной ясностью я осознала, что если бы не эта спасительная рука — я бы просто осела на пол.
— Нет, — произнесла я, не в силах лгать. — Я совершенно точно не в порядке.
Мистер Кин покивал и отвел меня к ближайший стул, на который и усадил с великой осторожностью, а после еще и принес бокал шампанского. Меня гость миссис Браун не узнавал, но это не удивляло. Он вообще не демонстрировал особенной догадливости за все время нашего знакомства
— Думаю, что приглашать вас на танец будет неуместно? — осторожно предположил мистер Кин, и я с готовностью подтвердила, что танцевать, скорее всего, не пожелаю в ближайшую вечность.
Молодой актер выразил подходящую случаю удрученность и удалился, галантно попрощавшись напоследок. Уже спустя пару минут я увидела Джулиана Кина среди танцующих — он кружил какую-то белокурую фею, которая счастливо смеялась и получала от бала огромное удовольствие. Которого меня лишил какой-то ужасный человек. Ужасный человек, который слишком хорошо знал о тех мыслях, что я прятала даже от самой себя.
И то как он говорил со мной, как обращался…
Я думала, что тут, в Сеннене, я в полной безопасности, думала, меня никто не найдет в этой глуши. Но сперва приехал Генри Дарем (пусть случайно, но все же!), а теперь еще и странный незнакомец, который говорит такие пугающие вещи. И ведь это два разных человека — священник выше шута минимум на полторы головы! А если появятся и другие?
Разумеется, после такого омерзительного начала бала, никакого удовольствия от праздника я получить не смогла и большую часть вечера провела, скрывшись в одном из малоосвещенных углов зала и разглядывая танцующих. Временами в толпе гостей мелькал яркий костюм шута, но больше он ко мне не приближался.
Утром после бала я чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной, так что визит викария к завтраку доставил еще меньше удовольствия, чем обычно, тем более Генри Дарем задавал странные и откровенно глупые вопросы, брызгал какой-то водой и украдкой крестил и меня, и миссис Мидуэл. Мы, разумеется, все заметили, но виду не подали.
После обеда, уже переговорив с некоторыми соседями, я узнала, что викарий навещал практически всех, кто посещал маскарад, и каждый раз вел себя одинаковым необъяснимым образом. Убить на это преподобному Дарему пришлось весь день, но, похоже, такая потеря времени его нисколько не смущала.
В итоге я решилась спросить у капитана Дарема, с которым мы столкнулись в бакалейной лавке, что происходит с его братом.
Джордж Дарем пожал плечами и, расплатившись с хозяйкой лавки, просто ответил:
— Очевидно, Генри проверяет, все ли из его прихода вернулись после праздника домой.
Надо сказать, подобное объяснение запутало меня еще больше. Капитан взглядом указал на дверь, давая понять, что продолжать разговор в лавке он не планирует.
Я последовала за ним, снедаемая в равной степени любопытством и беспокойством.
— Так что же такое с вашим братом, сэр? — спросила я напрямик, когда дверь закрылась под аккомпанемент звона колокольчика. Этот звук пробудил во мне самые недобрые воспоминания.
