баклажку с прозрачной жидкостью. Из второго достал два заляпанных мельхиоровых стаканчика, со стуком поставил на стол.
— Ну? Ты как?
— Что за пойло?
— Самогон! Чистейший! Хозяин гонит.
— Не буду.
— А чё так?
— Я еще несовершеннолетний. Мне рано пить алкоголь.
— Да ну тебя! — Юра махнул на меня рукой, но настаивать не стал. Сообразил, что себе больше достанется.
Я ел вкусный, в общем-то, суп, хотя мама варила лучше… Это было неописуемое ощущение — есть настоящий горячий суп с овощами и мясом после многих дней поглощения своей фирменной каши, сухарей и прочей походной ерунды.
— У вас и овощи есть, — пробурчал я.
— Ага! В погребе. У Хозяина там битком набито!
“А ведь реально удобно жить вот так, как этот Юра, на всем готовом”, — подумалось мне. Впрочем, я шевельнулся, и загремели цепи на ногах. Звук отрезвил. Нет, как бы сытно не было в рабстве, на воле и дышится свежее, и даже сухарь вкуснее…
Вспомнился Пастырь в детском лагере. И Матерь-телепат. Я почуял ее приближение. Интересно, имеет ли отношение Хозяин к этой компашке? Я никак не воспринимал Хозяина, кроме обычных органов чувств. Или это из-за удара по виску?
Нет, кажется, Хозяин — не сверхчел, не телепат или какой-нибудь колдун. Просто обычный хозяйственный деревенский мужик, у которого появился шанс замутить свое поместье с крепостными, блэкджеком и шлюхами…
Юра, болтая о том, о сем, выхлебал суп, чай и самогон, после чего слегка утомился. Тем не менее, вымыл посуду, предупредив, что в следующий раз моя очередь, поссал в унитаз и улегся на верхнюю полку.
Этого счастливого человека всё устраивало.
Но меня ни фига не устраивало так жить. Сбегать надо побыстрее, пока не привык к разносолам и самогону.
Когда стемнело, я погасил свет и завалился под сладко сопящим Юрой. Завтра осмотрюсь, подумаю, что делать.
Среди ночи встал по нужде и из любопытства выглянул в оконце. Юра дрых без задних ног и не проснулся даже от звона цепей.
Во дворе было темно, но одно из окон “помещичьей усадьбы” светилось. За полупрозрачными занавесками двигалась человеческая фигура. Тонкая, женская…
Теперь понятно, кто повесил сердечко на ошейник кошке. Кошка, кстати, снова пришла, напугав меня, и потерлась о ноги, урча, как маленький моторчик.
Кто это жил в усадьбе? Жена Хозяина? Дочь?
Почему она не выходит из дома?
Я сразу подумал об Оборотнях, которые по какой-то неведомой причине не способны покидать искусственные сооружения.
Вскоре свет в окне погас, и я снова лег. У Хозяина есть секреты… Что ж, завтра узнаем все секреты… А потом сбежим… Поворочавшись и полязгав цепями, я уснул.
***
Утром после завтрака мы с Юрой до самого обеда работали в обширном поле к северу от поселка. Выкорчевывали корни прошлогодней кукурузы из перепаханной трактором земли. Хозяин тоже вкалывал — пахал на тракторе соседнее поле.
Работа меня увлекла, хотя приходилось постоянно таскать за собой гирю. Если так продолжится еще некоторое время, я накачаю такие мускулы, что разорву цепи голыми руками. А потом оторву башку Хозяину…
Но к обеду я выдохся и присел на краю поля в тени старого вяза. Сидел, смотрел, как Юра продолжает горбатиться, как тарахтит трактор вдали, как птицы носятся над землей, клюют червячков. День был теплый, почти жаркий, хотя иногда поддувал прохладный ветерок. Небо яркое, ясное, вдали — кудрявые облака. Пахло весной.
Хозяин, наконец, закончил пахоту, слез с трактора и ушел в сторону усадьбы. Нас он не гонял и палкой не бил. Что ж, хороший хозяин…
Юра сразу же сделал перерыв, пошел куда-то в лесочек. Я наблюдал, как он, ссутулившись, стоит на одном месте. Когда он неожиданно перекрестился, я встал, поднял опостылевшую гирю и двинулся к нему.
— Ты что делаешь?
Юра обернулся, и я увидел перед ним три продолговатых холмика с тремя крестами из веток.
— Это что, могилы?
— Старые друзья… — пробормотал Юра. — Прихожу сюда, молюсь иногда… Кое-кто от Психов умер, кое-кто позже.
— В смысле, позже? Отчего они могли умереть после Первой Волны?
Глаза Юры забегали. Он натужно рассмеялся.
— Да перебухали! Дорвались до бухла и перестарались! В магазинах ведь что? Сивуха сплошная! Не то, что чистый самогон Хозяина. Ну что, Тимыч? Время обеденное, Хозяин уже пошел разогревать да готовить. Пошли?
Но я стоял на месте, и Юра перестал улыбаться.
— Это другие крепостные? — спросил я. — Они были чем-то недовольны, и Хозяин их убил, верно?
Юра оглянулся и зашептал:
— Ну так и нехай было выступать! Все же ж есть — и харчи, и спать где! Чего выступать-то? Другое дело я!
— Ты — алкаш, — перебил я. — А твой Хозяин — чокнутый.
Лицо Юры сморщилось.
— Ну хоть ты-то не начинай, а? Я к тебе только привык…
Я ушел в пристройку, таща гирю, звеня цепями, потея, но поглядывая по сторонам. На поле мы выходили через “черный вход” — дверцу в заборе за огородом. Кроме основного дома, было еще пять пристроек: наше с Юрой жилище, гараж, коровник пополам с курятником, загон для овец и кузня. Живности много, а вот собак нет. Все заборы из листового металла, высокие. Не перелезешь с гирей…
Но без гири вполне возможно. Я запомнил все поперечные балки, на которые можно поставить ногу. А с другой стороны проще простого спрыгнуть.
Неизвестная женщина из дома пока что не выходила, окна были занавешены.
Вечером, когда я уработался до полуобморочного состояния, к нам в хибару заглянул Хозяин.
— Молодец, Тимка, хорошо работаешь, — похвалил он. — За это и выпить не грех.
— Не пью.
— А сейчас выпьешь, — вкрадчиво сказал Хозяин и кивнул Юре. Тот поспешно налил две рюмки.
— Нет.
— Пей, я сказал! — рявкнул Хозяин и, схватив рюмку, принялся совать мне в лицо. — Когда Хозяин предлагает, раб не отказывается!
Я дернул головой, и пахучая жидкость пролилась по щеке, шее и одежде. Вскочив, я толкнул Хозяина в твердую грудь, он споткнулся о гирю и чуть не свалился. Схватился за угол дверного проема, вытаращил глаза. Усы поднялись дыбом.
Сзади меня обхватил подлец Юра. Я присел и боднул головой назад. Клацнуло, объятия разжались, и Юра замычал от боли. Но Хозяин уже подскочил и наотмашь хлестнул по лицу. От этого удара я повалился на пол, гремя цепями, а на меня уже обрушились пинки.
Кажется, к ним присоединился Юра, потому что через некоторое время сиплый голос Хозяина произнес:
— Всё, хорош… Хорош, твою мать!
Избиение прекратилось, и я перестал закрывать голову руками. Тело и лицо пылали от боли.
— Он
