– Горгий, ты на старости лет совсем повредился умом. Мой сын мёртв. Возьми этого безумца под стражу и запри внизу в камере.
Акрион быстро огляделся. Горгий, опустив глаза, медлил, тянул нерешительно руку, будто возразить хотел. Меней топтался рядом, не зная, как быть.
Утро, поцелуй, обещание, старый грот.
– Мать, помнишь, мы ездили на Пситталию? – заговорил он торопливо. – Тот островок около Пирея. И там, когда гуляли в роще, вдруг налетела гроза. Загремел гром, рабыни визжать принялись, разбежались кто куда. Потом полил такой ливень, что руку протяни – не видать было... Ты меня прижала к себе, мы побежали наугад, вглубь рощи. Очутились перед гротом. Сухая такая пещера...
– Горгий! – резко бросила Семела. – Что стоишь?
Горгий закряхтел, взял Акриона за плечо. Меней нерешительно подступил ближе.
От стены послышался стук. Эвника уронила килик: он чудом не разбился, только подпрыгнул, ударившись об пол, и закружил по узорному терракоту. Эвника не стала искать обронённое, только смотрела на Акриона тёмными пятнами глаз.
– А в пещере были светляки! Много, несколько дюжин! Слетелись туда, наверное, тоже спасались от дождя! – выкрикнул Акрион, глядя в бесстрастное лицо матери. – Красивые, как звёзды! И я ещё сказал, что это Аполлон дал нам защиту… И свет. А ты смеялась и меня обнимала. И мы сидели там, пока не кончилась гроза. И решили никому не рассказывать, потому что это был наш грот. Наш секрет...
Горгий крепко обхватил его правую руку выше локтя. Меней повторил то же с левой.
– Подождите.
Это сказала Эвника. Семела чуть повернула к ней голову: не так, чтобы взглянуть, а чтобы лишь обозначить намерение взгляда.
Эвника поднялась с ложа. Неслышно ступая босиком, подошла к Акриону, встала близко. Она была ниже, чем он помнил – не та большая девочка из детства – но всё равно очень высокая, ростом почти с него. Сестра оглядывала лицо Акриона, словно искала что-то.
И нашла.
– Ты мне сказал про тот секрет, – тихо произнесла она.
Детская припухлость черт исчезла безвозвратно. Волосы были уложены по митиленской моде. Под пеплосом, перетянутая лентами, холмилась грудь. Но глаза остались те же: светлые, как у него самого, как у отца.
Старшая сестра, сводная. От первой жены Ликандра Пелонида, умершей родами.
– Эвника, – пробормотал Акрион.– Ты правда... Ты вспомнила?
Её губы дрогнули. Но тут тишину разорвал хлёсткий звук: Семела хлопнула в ладоши. Эвника судорожно вздохнула. Горгий, ослабивший было захват, сдавил плечо с новой силой.
– Если это на самом деле мой сын, – громко сказала Семела, – то мы это выясним. Но дурацкие россказни никого не убедят. Я завтра же соберу ареопаг. Юноша предстанет перед судом. Будут испытания, испросим волю богов. И либо убедимся, что это – Акрион, которого считали погибшим… либо нет. А пока – в подвал его. Не выпускать!
Горгий, крякнув, подтолкнул Акриона к выходу. Тот, ошеломлённый, не сопротивлялся. Дал себя вывести из комнаты, проследовал со стражниками по коридору – но не обратно в зал, а в другую сторону, в густую темноту, наполненную сквозняками и шорохом.
Эхо множило звук их шагов, и казалось, что рядом идёт кто-то ещё.
Потом была лестница, и Горгий прикрикнул на Менея, чтобы тот запалил, ради Кронида, факел, а то и убиться на ступенях недолго. Меней отпустил Акриона, принялся копошиться, пыхтеть, чиркать огнивом. Невидимый во тьме факел никак не желал загораться. Помянув Тартар, Горгий сам выпустил Акрионово плечо, отобрал огниво, высек пучок искр, и, наконец, разгорелось пламя.
Акрион мог бы попытаться сбежать. Оттолкнуть Горгия, броситься, доверившись памяти, в темноту коридора. Тотчас проснулось нужное воспоминание: можно метнуться налево, там недалеко выход во внутренний дворик. Оттуда, если перепрыгнуть невысокую оградку, попадешь в сад, а через сад недалёк путь до главного входа. Он часто так делал мальчиком. Бегал по дворцу за сёстрами, прятался. Пугал, выпрыгивая из укрытия, хохотал вместе с девочками и снова убегал...
Только сейчас бежать было нельзя.
Мать его не узнала?
Или не захотела узнать?
Но почему? Если правда всё, о чём говорил Кадмил; и если Акрион действительно слышал речь Аполлона в Ликейской роще; и если память не ошиблась, подсказав ту старую историю с гротом и грозой... нет, нет, ошибки быть не может. Он узнал мамин голос и больше не забудет. Никогда. Семела – та, кто его родила и выкормила.
Но что тогда сейчас произошло?
Горгий, воздев факел, повёл Акриона вниз по ступеням. Лестница закончилась тесным сырым закутом с замшелой дверью. Горгий, со свистом дыша, просунул в скважину изогнутый бронзовый ключ, отпер, отворил. За дверью обнаружилась кладовая: обширный низкий подвал, пахнущий землёй и мышами. Вдоль стен теснились огромные амфоры с маслом, солью, мёдом, зерном – надёжно запечатанные смоляными пробками, врытые основаниями в землю.
Было ещё кое-что. Статуя предка, царя Пелона. Почти загораживая узкий проход, нелепо выставив руку, на которой не хватало двух пальцев, Пелон лежал среди амфор вниз лицом, словно поверженный олимпийцами титан. Рядом чернел массивный куб постамента с отломками мраморных ног. Кто бы ни приказал притащить сюда статую, о её сохранности явно не слишком заботились.
Акриона провели в самый дальний угол, втолкнули в маленькую комнатку с каменным полом. Половину комнаты занимали набитые чем-то мешки.
Горгий хмуро оглядел в свете факела крепкую толстую верёвку, готовясь завязать дверные кольца. Акрион потряс головой. Это всё происходит по-настоящему? Или я опять поддался наваждению?
– Горгий! – позвал он с принуждённой весёлостью. – О-хэ, Горгий! Ты же меня драться учил. Маленького. Что, правда здесь запрёшь?
Старик сплюнул.
– Ты её слыхал, – буркнул он. – Завтра суд будет. До завтра, стало быть, не выпускать.
Акрион стоял посреди кладовой, опустив руки. Горгий сердито подёргал верёвку, проверяя на прочность.
– Не в добрый час ты явился, – сказал он глухо. – Может, тут и впрямь был твой дом. Да только... А, чего говорить.
Захлопнулась дверь. Слышно было, как Горгий, сопя, затягивает узлы на кольцах. Затем послышались шаги: неровное шарканье старого стражника и косолапое «туп-туп» Менея. Шаги затихли, и Акриона объяла душная мёртвая тишина.
Он на всякий случай подёргал дверь. Верёвка держала крепко, не поддавалась ни на ноготь. Видно, сбежать не получится. В мешках, наваленных у стены, было что-то жёсткое, но податливое, вроде песка. Поспать вряд ли выйдет, да только всё лучше, чем на каменном полу. Акрион на ощупь выстроил себе неуклюжее, зыбкое ложе и примостился сверху.
Что же произошло?
Неужели он всё-таки зря доверился Кадмилу? Неужели ошибается? Или – хуже того –снова попал под действие магии, принимает за явь то, чего нет? Семела... вдруг она действительно похоронила сына много лет назад, и Акрион своим появлением разбудил в ней лишь скорбь и гнев? Вдруг всё, что он видит – ложь, и всё, что делает – ошибка?
Тяжёлый амулет перекатился за пазухой. Словно Аполлон хотел дать знак. Акрион нашарил Око, стиснул нагретый металл. Шнурок врезался в шею. Амулет был настоящим, и боль от шнурка была настоящей.
И Эвника. Её слова, её признание, лицо, голос. Это всё точно было настоящим. Сестра узнала его! И он узнал – хотя она так выросла, превратилась в красивую молодую женщину. Да, он рассказал ей тогда про светляков. Она поклялась молчать. И, как видно, сдержала клятву.
Значит, оставалось одно: мать признала Акриона, но предпочла это скрыть. Мать лгала. Солгала утром, на агоре, говоря о смерти Ликандра. Солгала сейчас, сказав, что соберет ареопаг. Не будет никакого суда. «Семела имеет прямое отношение к тому, что произошло», – слова Кадмила жгли, как змеиный укус. Возможно ли, что царица заколдовала Акриона, чтобы он убил собственного отца?
Он выпрямился, держа в руке амулет.
В этом случае легко объяснить её ложь. Кто, как не Семела, в детстве заставила его забыть родительский дом и самого себя? В её руках – волшебное искусство. Она использовала Акриона, натравила на Ликандра. И теперь боится, что правда выйдет наружу.
