старого конунга его дети поделили роли: из одного правителя сделали двух, и тандем получился действенный. Платежи по кредитам, набранным покойным конунгом, вносились в срок, армия исправно обустраивала границы и проводила учения, морская торговля велась все активнее, стража охраняла покой подданных и даже не особо брала на лапу.
Благодать, если бы не размеры долгов.
– Прямо как-то неловко завтра отвлекать от дел госпожу канцлера, – хмыкнула Анна.
– Работа такая, – пожал плечами Виктор. – Согласитесь, вполне рабочая версия: кому-то хочется намекнуть альградцам на необходимость учитывать интересы соседей в своих реформах.
– Остается надеяться, что фрайин Ингрид испугается злого некроманта и кинется в спасительные объятия следственного управления в вашем лице. – Анна говорила с совершенно серьезным видом, но Виктор был уверен, что это очередная подколка.
– Значит, распахнем объятия. – Он убрал папку в сейф и закрыл замок. – И до конунга добраться бы, он тут тоже, вполне возможно, потенциальная жертва.
– Дамы вперед, – ответила Анна. – Начнем с госпожи Ингрид, а дальше как получится. Нам еще эту пятерку приближенных как-то надо найти.
– А вы их не узнали? Один из них на вас в «Ферзе» заглядывался, мне прямо неловко стало, что я мешаю возможному счастью, – ухмыльнулся Виктор.
– Нет… – задумчиво протянула Анна. – Покажите еще раз портреты, пожалуйста.
Виктор разложил перед ней рисунки. Магичка долго вглядывалась в лица, потом прикрыла глаза, пытаясь, видимо, вспомнить…
– Простите, – со вздохом сказала она, – я… черт, как неловко… Я так выматываюсь, что не вижу ничего вокруг. Проклятая диссертация… Который?
– Вот этот. – Виктор выдвинул вперед портрет худощавого брюнета. – Я тоже не чемпион по внимательности, но, насколько я помню, его называли Петер.
– Петер… А не тот ли это Петер, про которого мы с вами только что читали? Незаконный сын барона Эзельгаррского, его вероятный наследник?
– Прекрасная партия для любой девушки, – не удержавшись, хохотнул Виктор.
– И не говорите! – поддержала Анна. – Надо будет завтра платье новое надеть и накраситься!
Не то чтобы Виктору было совсем не интересно посмотреть, как магичка будет выглядеть при макияже, но фрайин Ингрид его интересовала намного больше. Эзельгаррская вдова, канцлер Альграда… любопытно будет посмотреть на эту дамочку. Небось, «железная леди»: сплошные цифры и расчеты, образчик чистейшего прагматизма.
Виктор ерничал, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это – от зависти. Парочка альградцев меняет мир, а у него – «по существу дела свидетель показал…»
«Все, уймись, – одернул себя Виктор. – У всех своя жизнь».
* * *
Когда тебе было восемь лет…
Марька был почти белый. Он тихонько скулил, зажимая поврежденную ногу, а из-под маленьких ладошек текли капли крови.
Вы с утра скакали по каменной осыпи, пугали птиц, кидались камнями, все было так весело, пока Марька не оступился и не проехался голенью по булыжнику, очень сильно содрав кожу.
Вот дурак.
Теперь все точно узнают, что вы не только уроки прогуляли, но и пошли играть, куда не надо.
Ох, влетит вам…
– Да ладно, не вой, – мрачно бормочешь ты, – сейчас замотаю.
Носового платка у тебя конечно же нет. У твоего приятеля тоже. Ты перочинным ножиком обрезаешь подол Марькиной рубашки (его все равно будут ругать за игру в камнях, так что семь бед – один ответ) и начинаешь неумело бинтовать.
Марька очень старается не плакать, но у него не получается – слишком больно. Слезы текут сами по себе, и Марька утешается тем, что вырастет и станет рыцарем.
У рыцаря такой доспех, что ему ничего не страшно. Потому, наверное, рыцари и не плачут никогда. Чего тут плакать, когда ты весь в железе?
Марька шмыгает носом, вытирает слезы и представляет, что он – Кшиштоф Великий, раненный в битве за Гронееву Падь.
Становится легче терпеть. Правда, шипя от боли и взвизгивая, когда твои неумелые руки прикасаются к ободранной ноге особенно неосторожно.
Но Марька уверен, что шипеть от боли рыцарю можно.
А по тебе снова, как тогда в больнице, разливается восторг. Поменьше и не так ярко – Марьке просто очень больно и страшно, умирать он не собирается.
Жаль.
«Стой! – одергиваешь ты себя. – Марька друг, ему не надо помирать!»
«Жаль…» – шепчет что-то внутри.
– Чего ухмыляешься? – зло спрашивает Марька, когда перевязка закончена. – Я вырасту – рыцарем буду. Я теперь боль терпеть умею. У тебя друг ранен, а ты…
– А я другу помогаю, – улыбаешься ты.
Тебе хорошо. Тебе давно не было так хорошо…
Но ты никогда и никому об этом не скажешь.
Ты понимаешь, что есть радости – только для тебя.
Замок князя Гнездовского, окруженный парками, переходящими в богатейшие охотничьи угодья, стоял в паре километров от города. Древняя, многократно перестроенная цитадель, родовое гнездо и сердце княжества. Он был мощным укреплением и одновременно – прекрасным дворцом.
Земляной вал вокруг замка порос ровной, аккуратно подстриженной ярко-зеленой травой. Первая линия укреплений, невысокая стена сразу за рвом, в котором отражалось ослепительно синее гнездовское небо, казалась милым украшением – но Виктор понимал, какой проблемой она может стать для осаждающих. Над валом поднималась вторая стена, с башенками, пушечными амбразурами и узкими бойницами для кулеврин и пищалей. А уже за ней стоял блистательный княжеский дворец.
В Гетской империи строили в основном из гранита – благо каменоломен хватало. Здесь предпочитали красный кирпич и отделку мрамором. Возможно, из-за празднично-красного цвета, идеально вписывающегося в зелень и синеву, замок казался Виктору немного сказочным. И как это ни странно – почти родным. Несмотря на то, что яркий, недавно перестроенный дворец ни капельки не был похож на древние серые стены Бергена.
… Жуткий запах гари преследовал его все эти годы. Разрушенный, разграбленный замок Берген, обгорелые остатки стен и стая ворон. Тел не было. Только могила с корявым деревянным крестом. Одна на всех…
За годы, проведенные в Гнездовске, Виктор ни разу не подходил к княжеской резиденции. Незачем простому стражнику ошиваться вблизи благородных господ, – саркастически подумал он когда-то. И строго придерживался своего решения.
О замке ходила масса самых разных слухов. Рассказывали, что по ночам, предрекая беду, здесь бродит призрак Белой Дамы, прабабушки нынешнего князя. Втихомолку шептались, что она сошла с ума, когда муж поймал ее с любовником и приказал его живьем закопать
