совершенство, но из-за полной несовершенности Эвы этого не получалось. Вот она и… растерялась.
- У нее еще рука была такая, ненастоящая… из железа! Я такие один раз видела! На выставке. Меня Берти водил…
- Отлично. А дом?
Дом?
Он ведь тоже… такой вот, странный и ни на что не похожий. Но как это описать? Будь у нее краски… или, конечно, Тори ведь говорила, что в этом мире Эва может все. А…
- Ты увидишь? – поинтересовалась она. – Если я вот…
Она провела пальцем по воздуху, представив себе, что это холст. А палец – кисть. И… получилось. Линия. А потом другая.
Ей всегда нравилось рисовать. Только получалось… в общем, не совсем так, как должно у девушки.
Мрачно.
Тоскливо.
Но дом, в который её привезли, и вправду был мрачным и тоскливым.
- Он не говорил, что ты настолько сильна.
Кто? Эва?
Она слабая.
Она… она даже не пыталась сбежать. Вот в одном романе юная наследница, пытаясь спастись от нежеланного замужества, спустилась из окна по связанным простыням. Правда… у Эвы окно было под самым потолком, и такое, что кошка не пролезет. Да и простыней ей столько не выдали, чтобы из них веревку связать.
- А с людьми можешь?
Может.
Портреты у нее тоже получалось мрачными.
- Умная девочка, - он перехватил порез платком, который был большим, мятым и вполне соответствовал чудовищному облику шамана. – Ты очень помогла.
- Она… она все равно устроит! Продажу… меня… - это было говорить невероятно сложно. – Она сказала, что… что через два дня!
- Это целых два дня.
Эва помотала головой.
- Что мне делать?
- То же, что ты делала до сих пор. Сидеть очень и очень тихо. И отдыхать. Иди. Ты все же много сил потратила.
Он провел рукой над свечами и те погасли.
- Иди уже, - повторил шаман, а потом дунул, и Эву будто ветром унесло.
Так не честно!
Эдди вытер пот со лба.
Город.
В городе ему не нравилось. Категорически. Тесно. Шумно. Люди опять же. Много людей. Слишком много, чтобы это не нервировало.
Он поднялся, собрал огарки свечей, отправив их в глубокую посудину. А вот молоко оказалось неплохим. Не самым свежим, но и понятно, откуда тут по-настоящему свежему молоку взяться? Вон, и это-то с привкусом дыма и пыли.
Странное дело. Там, в Городе Мастеров тоже хватало. И дыма. И пыли.
И грязи.
А не раздражало. Матушка говорит, что это от предвзятости, может, оно и так, но… Эдди пошевелил рукой, глядя на темную полоску свежего шрама. Одно хорошо, заживало на нем по-прежнему, что на собаке.
Надо бы…
Надо бы позвать кого. Он огляделся и, увидав колокольчик, стоящий на махоньком столике – что за привычка наполнять комнаты этакими пустыми и излишне хрупкими вещами? – потянулся к нему. Брал аккуратно, двумя пальцами, заодно уж раздумывая, что стоит сказать.
И стоит ли?
Или…
Девица цела. Это хорошо. Напуганной чрезмерно она тоже не кажется, стало быть, ничего такого, что могло бы произойти, не случилось. Это тоже хорошо.
А остальное…
Колокольчик звякнул, а заодно задрожала струна силы, уходящая куда-то вглубь дома. И дверь приоткрылась.
- Берти позови, - сказал Эдди, вернув опустевший кувшин на стол. – И пожрать чего-нибудь. Будь любезен.
Матушка бы не одобрила.
Матушка… оставалась в нумере. Роскошном. Огромном. Но все одно. Она сидела, читала газеты, которые ей доставила местная обслуга.
Не бесплатно.
Проклятье.
Деньги есть, но… надолго ли их хватит? А до портнихи так и не дошли. Потому что матушка читала. Газеты. Огромные стопки их теперь заполнили гостиницу. Кажется, она собрала все, что были изданы за годы её отсутствия. А когда Эдди постарался осторожно спросить, чего она в них ищет, только отмахнулась.
- Мне просто надо понять, что здесь происходит, - сказала она, почувствовав его обиду. – А у тебя, кажется, дело.
Дело.
Чтоб его… дело, которое он, если боги снизойдут до Эдди, все-таки сделает, пусть даже и криво. Повезло… девчонке. И ему тоже. Шаман недоученный… дед бы, верно, сразу понял бы.
Или нет?
А Эдди…
Дверь тихонько приоткрылась, потянуло темною душной силой, от которой кулаки зачесались. Да и сам некромант ныне вызывал одно лишь желание – дать в морду.
…или это потому, что Милисента тоже заперлась, как и матушка? Правда, не в нумерах, но в особняке. Отдыхает она. И встретиться никак не может. Когда будет готова, всенепременно почтит визитом. Ага. И лысый хрен, который это говорил, смотрел на Эдди с насмешечкой. А Чарли вовсе исчез.
И вышло, что никому-то он, Эдди, особо не нужен?
А некромант так, под руку подвернулся.
- Ты выглядишь бледным, - заметил Бертрам. – Могу я чем-то помочь?
Эдди покачал головой.
- Пройдет. Сейчас пожрать принесут… извини.
- Ничего, - некромант протянул руку. И Эдди принял. Оперся. Закряхтел, как старик. – Что…
- Повезло, - он разгибался медленно, пытаясь справиться и со слабостью, и с головокружением. А всего-то пару минут поговорил. – Она определенно жива. Вполне здорова.
- Погоди. Ты не будешь против, если я позову отца? Следовало бы сразу к нему обратиться, но… мы подумали, что сами справимся.
Эдди махнул рукой.
Да пусть хоть всех зовет. Какая разница?
Только бы…
- И пусть накрывают на стол, - голос Бертрама звучал словно издалека. А в голове шумело… сильна девочка… если Эдди едва ли не пластом лежит, то ей вовсе должно быть… или нет?
Он свою силу знает плохо.
А она?
- Твоя сестра, - Эдди так и стоял, опираясь обеими руками на столешницу. – У нее сильный дар.
- У Эвы? Да… был… и у нее, и у Виктории, но… понимаешь, - кажется, некромант несколько смутился. – Не то, чтобы это вовсе какая-то запретная тема. Скорее уж не принято… тем более, что дар такой… своеобразный.
- Неприличный?
- Матушка полагает, что да. На самом деле будь она мужчиной, многого добилась бы.
Эдди хмыкнул. И промолчал.
Пока.
Потом уже, он очнулся за столом, осознав, что сидит и ест. И сидит давно. Ест… кажется, тоже давно. И что рядом сидит Берти.
Его отец.
Женщина в темном платье, чем-то весьма напоминающая матушку, должно быть взглядом, полном печали и мягкого упрека.
- Извините, - сказал Эдди, проглотив кусок чего-то сочного и кислого. – Сил пришлось потратить, и… вот.
Слабое оправдание.
Женщина
