мяла в руках кружевной платок. И синие глаза её были полны слез.
- Бертрам сказал, что вы… вы её видели?
- Видел, - плачущие женщины ввергали Эдди в состояние, близкое к ужасу. – Не совсем её… дух. Её дух покинул тело…
- Опять… - выдохнула женщина.
- Матушка, - с упреком произнес Бертрам.
- Да, да… прошу прощения… я… она… моя дочь…
- Она жива, - поспешил заверить Эдди. – Напугана, но жива.
Бертрам с отцом переглянулись.
- Пока она находится в относительной безопасности.
- Что с ней…
- Её держат взаперти, но не бьют, не обижают. Кормят вон.
Эдди не знал, что еще сказать, чтобы успокоить женщину. Та прижала кружевной платок к глазу и вздохнула.
- Благодарю, - произнесла она мягко. – Вы… вы меня порадовали. И если моя дочь… вернется… я этого не забуду.
- Думаю, теперь найти её будет многим легче, - Эдди покосился на тарелку, на которой еще лежал кусок мяса. Рядом высилась горка вареного гороха. – Да и…
Он запнулся, не зная, стоит ли говорить.
Но укоризненный взгляд заставил вздохнуть. Снова.
- Я смогу до нее дотянуться. Не физически. Скорее уж речь идет о тонком мире… хотя… я в нем не особо… случалось бывать, но вот так, чтобы практика, её не было.
- Я в вас верю, - сказала женщина тоном, не терпящим возражений. – Пойду. Нужно приготовить комнату. И врач… уверена, что Эве просто необходим будет целитель…
Она ушла.
И дышать сразу стало как-то легче.
- Ешь, - сказал Бертрам. – И рассказывай.
Эдди так и сделал.
Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви
Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви
Завтрак.
Завтрак – это… это утро. Очередное. Столовая, которая слишком велика, чтобы чувствовать себя в ней хоть сколько бы уютно. Мрачно-торжественная матушка Чарльза. И хмурая, не скрывающая раздражения сестра его. Она, в отличие от матушки, делала вид, что вовсе меня не замечает.
Это злило.
Несказанно.
Как и отсутствие нормальной еды. Ну вот разве человек, который голоден, насытится двумя ложками овсянки и сухой корочкой хлеба, по которой слегка мазнули маслом?
Чай бледный.
Молоко пахнет гарью. А паче того давит на нервы тишина.
- Вижу, - её матушка Чарльза решила нарушить первой. – Сегодня вы решили одеться прилично.
И губы поджала.
Долго она мне еще будет вспоминать тот выход.
Сестрица отвернулась и тоже губы поджала. А ведь похожи они. И от этой схожести прямо дрожь берет.
- Доброго утра, - я плюхнулась на стул и вздохнула.
Прилично…
Скорее уж… в общем, в тот раз и вправду переборщила слегка, если подумать. Даже в наших диких краях я к обеду переодевалась в платье. А тогда в брюках пришла. Позлить думала.
Позлила.
Вышел скандал. С обмороком. И приказом удалиться, которому я с превеликой охотой последовала. Так она еще потом Чарльзу нажаловалась. Уж не знаю, чего наговорила, но он был недоволен.
И я.
И… поругались. А потом помирились. И снова поругались, правда, на следующий день, когда он вновь изволил явиться, а я спросила, где это его демоны носили всю-то ночь.
Он ответил.
Я тоже не сдержалась. И вместо того, чтобы помириться, поругались того сильнее. Честно, сама не понимаю, как оно получилось, что мы разошлись по разным комнатам. И замолчали.
Дураки, что с нас взять-то.
Так и повелось. Он пропадает. Я злюсь. Он появляется, я злюсь еще больше. И ничего хорошего с этой злости не выходит, понимаю же, а успокоиться не могу.
Завтрак-таки подали.
Овсянку. С маслом, что растекалось по горке желтоватой жижицей. И тот же подсушенный хлеб. И чай, который больше на помои похож, потому как бледный, безвкусный. Оттого в него и льют молоко, чтоб хоть чего-то было.
- Мой сын снова изволил ночевать в другом месте? – вежливо осведомилась свекровь. И главное, не пытается же скрыть, что рада.
Ага.
Чему?
Тому, что Чарли в очередную авантюру вляпался? Королевская служба… в записке, которую муженек соизволил прислать, о ней говорилось. А я вот взяла и поверила, что именно она, королевская служба, и виноватая, такая, которая ночью. Ну-ну, это он пусть кому из местных девиц на уши вешает. Я ведь чую, чем от него пахнет.
Сигарами.
И виски. Еще, слабо-слабо, но все-таки – духами, такими ядреными, вроде тех, что шлюхи Бетти любили, чтоб, значит, перебивало напрочь запах немытого тела.
Главное, чтоб духи какие другие или только виски, я бы подумала… ну, про то, что он ничем-то от папашки моего не отличается.
Честно, даже подумала сперва. А потом… потом просто поняла, что в жизни такой чистоплюй с немытою девкой не свяжется. Чарльз, если и найдет шлюху, то из тех, что почти приличными притворяются. Поняла и… не успокоилась. Потому как выходило, что вляпался муженек в очередную историю, если вовсе не вознамерился подвиг совершить.
И ведь не скажет, какой. Не из недоверия, а чтобы я не полезла.
Обидно. Вдвойне.
- Вы ж вроде уезжать собирались, - овсянку я в себя засунула. Если подумать, не такая уж и мерзость, случалось есть и чего похуже.
Да и дорогу к местной кухне я еще в самый первый день нашла.
И с поварихой познакомилась. Не скажу, что знакомство так сразу заладилось, сперва-то фыркала и носом крутила, дескать, я ей не хозяйка. Но потом ничего.
Сговорились.
Так что после первого завтрака будет и второй. Нормальный.
- Или передумали?
Дорогая свекровь поджала губы, Августа же подумала было изобразить обморок, откинувшись на кресло, но потом дошло до болезной, что вряд ли кто на него внимание обратит. И надулась.
- Как я могу бросить тебя в ситуации столь неоднозначной?
- Легко! – ответила я с надеждой. И пальцем в Августу указала. – Ей вон свежий воздух нужен. А то вся сбледнула.
- Что? – на щеках Августы проступили пятна.
- И похуднула.
Свекровь закатила очи. Я тоже поглядела на потолок. Потолки в доме были высокими и со всякими там завитушками. Иногда на них вовсе малевали, пухлых младенчиков, цветы, птичек. Красиво, конечно, но не понятно, на кой оно.
- Сама ты… похуднула, - огрызнулась Августа, не выдержав-таки.
- И это тоже, - я похлопала по животу. – С такими завтраками и вовсе сгинуть недолго. Или это вы нарочно решили меня голодом уморить?
-
