неги.
Выпивка.
И зелье, которое появлялось словно из ниоткуда, а с ним и предложение:
- А не повеселиться ли нам, господа…
Полупрозрачный фиал. Капли, которые резко и терпко пахли анисом. Бокалы. И смех. Безумный смех. Подобный Чарльз слышал в опиумных курильнях.
Неужели они не понимали?
Или не хотели понимать? Врали себе, что это лишь маленькая слабость. Все люди имеют право на маленькие слабости, особенно такие, которые не вредят другим. А зелье отрезало дар. И разум туманило. И все-то становилось иным, таким болезненно-ярким, волшебным.
- Иди, вот так… может, все-таки целителя? – Чарльз помог Байни лечь.
Тот вытянулся со стоном и глаза закрыл. А с лестницы свесилась Нэнси.
- Чего? – крикнула она. – Нажрался опять?
- Нет, - Чарльз взял приятеля за руку. Сердце билось как-то… неровно. Нервно. И вид его был далек от здорового. Кожа приобрела сероватый оттенок. – Целителя зови.
- Чего?
- Целителя! – рявкнул Чарльз. – Или лучше… погоди. Пошли кого по этому адресу.
Он зубами стянул перстень.
- Передай, чтобы поспешили. Я прошу. Все оплачу.
Байни приоткрыл рот и изо рта вытянулась ниточка слюны.
Твою ж…
Они ведь говорили. Обо всем. Об актрисах, которые были, конечно, премиленькими, но уж больно дорого обходились. И это при том, что никто не гарантировал верности или хотя бы порядочности. И балеринки не лучше. Потому любовниц стоит искать не там.
Нет, нет.
Те, что с Нижнего города, они получше всяких актрисок будут. Обходятся почитай за даром, место свое знают, а если заглянуть в правильное место, то и вовсе приобрести можно прехорошенькую.
И девицу.
Да, да…
Правда, куда идти не говорили. Смотрели. Отшучивались. А когда зелье совсем уж туманило разум, просто замирали с открытыми ртами.
Блок. Ментальный.
Эдвин подтвердил.
Кто-то определенно позаботился о том, чтобы нужное Чарльзу место так и осталось тайным. А те адреса, которые назывались все-таки, на проверку оказались борделями разной степени поганости.
Пустое.
И вот Байни предложил составить протекцию.
Рекомендовать дорогого друга в маленький закрытый клуб… проклятье! Если он загнется, то, стало быть, все зря!
- Не спать, - Чарльз хлопнул лежащего по щеке. И тот лишь моргнул. Взгляд плывущий, а уголок рта дергается. И глаз левый налился кровью. Смотрит куда-то вбок.
Твою ж…
- Ой, а он чего…
- Целителя! – рев Чарльза сотряс дом до самой крыши. – Если на улицу вернуться не хочешь.
Нэнси на улицу возвращаться не хотела. И исчезла столь стремительно, что само по себе было почти чудом. Твою ж…
- Не смей! – Чарльз перехватил руки. Потом отступил. Разорвал рубашку. Грязную, испачканную выпивкой, рвотой, соками. Грудь Байни вздымалась и опускалась. Изо рта доносился клекот.
Так, что Чарльз помнит о целительстве?
Никогда не давалось. Силы много, а там точность нужна. И… и что-то с Байни не так. С энергией. С… найти точки выхода энергетических линий. Где-то на запястьях… и на горле. Но на горле русла большие, этак со своим потоком Чарльз и убить может.
А вот запястья – дело другое.
И теперь по капле, надеясь, что организм сам справится. Маги ведь живучие. Куда более живучие, чем обыкновенные люди.
Потихоньку.
Вот так. Байни захрипел и дернулся было, но потом затих, только уголок рта и глаза продолжали дергаться в безумном ритме. Но живой. Это же хорошо.
Продержится.
Точнее они оба продержатся, пока не явится целитель.
Сколько пришлось ждать, Чарльз не знал. Просто сидел, вливая по капле силу в ослабевшее и такое вдруг хрупкое человеческое тело. А потом его потеснили.
- Теперь моя очередь, - важно сказал господин Шверинсон. – Вы и без того неплохо потрудились, Чарльз… не будь вы столь безголовым, я бы пригласил вас в ученики. Возможно.
Дышать стало легче.
Левас Шверинсон недаром считался лучшим из целителей. И Байни он спасет. И… пусть тот редкостный придурок, но почему-то совсем не хотелось, чтобы он умер.
- Надо же… какая интересная картина. Чарльз, вы не будете столь любезны помочь?
- Все, что в моих силах.
- Саквояж. Пусть та милая особа, что принесла ваш перстень… вы умеете удивлять, Чарльз. Так вот, мой саквояж. В нем инструмент. Соберите шприц. Мне нужна кровь этого бестолкового молодого человека. Его отец будет весьма огорчен. Да, да… предвижу.
У Леваса Шверинсона было очень живое лицо с длинным носом и узким, выступающим вперед подбородком.
Тонкие пальцы.
Сеть морщин на смуглой коже.
- А вы… - он глянул на Чарльза с укором. – Ходят слухи, что вы, молодой человек, имели неосторожность жениться… весьма вас с этим поздравляю.
Шприц нашелся.
Собрать, правда, получилось не сразу, пальцы дрожали, и потому, когда Нэнси просто забрала стеклянную колбу из рук, Чарльз не стал сопротивляться. Она ловко присоединила иглу и вставила поршень.
- Чудесно, милое дитя… вижу немалый опыт. Опиум?
- Я… иногда помогала.
- И этому бестолковому самоубийце? Чарльз, не притворяйтесь, что вас здесь нет. Подайте жгут и затяните… вот так.
Со жгутом он управился.
- Нет. Байни… он не кололся. До него… раньше… он хороший. Он не умрет? – в глазах Нэнси появились слезы, но стоило понять, что никто-то не обращает на них внимания, и слезы исчезли. – Он мне еще за этот месяц должен.
- Не знаю, не знаю… - Левас покачал головой. И нахмурился. – Чарльз… вы будете добры поделиться со стариком…
Чарльз молча протянул руку.
- Вот тут держите… вливайте осторожно. Чую, силы у вас прибыло. Оно-то, конечно, лучше бы мозгов. В следующий раз просите Бога мозгами дать… но пока давайте, вот, по капле… вы, вижу, воздержались… что за гадость?
- Н-не знаю, - Нэнси моргнула и шприц подала.
- Сами, голубушка. Сами… вот так, ручку ему согните, чтобы вены проступили, а дальше, думаю, справитесь.
Вены и вправду проступили на белой, какой-то влажной коже. Черные, они походили на червей, и Чарльз с трудом сдерживался, чтобы не отстраниться.
Силу.
Сила текла. По капле. Медленно. И Байни дышал. Грудь его вздымалась. Опадала. Сердце колотилось где-то там, внутри. А Левас замолчал. И это было плохим признаком.
Очень, очень плохим.
Ну же… Байни не может умереть! Не имеет права! Он обещал… и без него Чарльз не найдет этот треклятый аукцион. А ведь дело даже не в сестре Орвуда.
Дело…
Дело в том, что Чарльз должен. Что-то должен сделать, чтобы остановить все это безумие.
- Вот так… -
