«Хорошие, хорошие», — хвалил вина один гость. «Этому вину не сравниться с обычным, — вторил ему другой. — Обычное — все равно, что виноградный сок!» Третий говорил: «Должен сказать, я в полном восторге!» Не отставал и четвертый: «Ба, да это просто прелесть, а не напиток!» Мэр слушал окружавшие его разговоры и не мог перестать улыбаться. Да и не то чтобы он хотел перестать, просто улыбка как будто приклеилась к его лицу.
Потом он говорил с гостями на самые разные темы. Говорил час, говорил два, говорил без устали, все так же вдохновенно и живо. Блюда на столе по большей части так и оставались нетронутыми. В какой-то момент разговор зашел о Рекимии, и мэр, ярый патриот, беззаветно влюбленный в свою страну, не мог не проявить себя:
— Это все неспроста, господа! — начал он. — Видите ли, я всегда верил, что наша нация особенная, что она отличается от прочих наций в лучшую сторону, в чем-то их превосходит. В чем именно я раньше не знал, я просто верил; продолжал верить даже тогда, когда мне казалось, что моя вера ошибочна, и сама реальность, сама история подталкивала меня к этому выводу. Однако сейчас я ясно вижу — это была проверка. И теперь я узрел новый путь, мой путь, наш общий путь, который приведет нашу страну к расцвету! — он взмахнул руками, словно дирижер, и на том закончил свою речь.
Речь пришлась всем по душе. Он видел это по одобрительным взглядам и кивкам. Эти люди были его единомышленниками. Его ближайшая вернейшая свита… Словно Сиги IV, чей портрет висит в его кабинете, он поведет Рекимию вперед! Но это потом, немного потом… пока он еще мэр обычного провинциального городка… нужно сохранять холодную голову.
К блюдам в следующий час так практически никто и не притронулся. Когда людям начали наскучивать разговоры, двери в зал вдруг открылись, привлекши всеобщее внимание, и показались слуги с тележками.
— О, а вот и десерт! — радостно воскликнул Данди Акер. — Наконец-то! Давайте же, подавайте скорее!
Когда слуги подали десерт и вышли из зала, разговоры затихли. Между гостями повисло какое-то неловкое и смятенное молчание, они неуверенно переглядывались. Похоже, для них это было слишком. Мэр, все с той же улыбкой на лице, посмотрел на свой десерт. В его тарелке находились аккуратно разрезанные на кусочки человеческие внутренности. Аромат был что надо!
— Дамы и господа, что за выражения застыли на ваших лицах? — обратился Данди Акер к гостям, кое-как оторвав взгляд от аппетитнейшего десерта. — Вас что-то не устраивает?
Тишина над столом. Только граммофон продолжал играть как ни в чем не бывало.
— Да… — протянул мэр, — я вижу сомнение в ваших глазах. Я вот что вам скажу: это все естественно. Это все часть природы. Сильный съедает слабого. А эти люди были слабы, они не могли больше давать нам кровь — и я подумал: «Не пропадать же добру!». Должен признаться, мне тоже было поначалу страшно. Но в то же время любопытно. Думайте об этом, как об еще одной ступеньке к нашему возвышению, а не поеданию себе подобных. Да что там говорить, поедание себе подобных в природе — обычное дело. Это просто мы, люди, привыкли, что это, де, плохо. Живем в комфорте, в цивилизации, нацепили на себя маски воспитанности, но сущность-то наша животная — она по-прежнему с нами, никуда не делась!
Гости смотрели на мэра, все еще не решаясь притронуться к десерту. Тогда он поднялся из-за стола, окинул присутствующих серьезным взглядом и вновь говорил:
— Знаете, что я хочу сказать? К черту! — и он смахнул со стола часть блюд; тарелки и ошметки еды полетели на пол. Кому-то могло показаться, что он вышел из себя, но это было не так, он был абсолютно спокоен. — К черт всё! — громче выкрикнул мэр, и смахнул еду у соседа, заляпав ему дорогой костюм. — Ну же, помогите мне! Чего вы сидите и смотрите?
Гости один за другим стали повторять за ним. Они смахивали нетронутые блюда, постепенно входя в кураж, и вскоре в зале был полный беспорядок, серьезные смокинги и красивые платья были испорчены. На столе остались только тарелки с десертом. Разгоряченный мэр, тяжело дыша, заулыбался пуще прежнего, довольный картиной перед глазами.
— Правильно, дамы и господа! Правильно! Это я и говорю. К черту устаревшую еду! Нам она больше не нужна! К черту устаревшую мораль! К черту старые надуманные табу! Новым людям нужна новая мораль! Дамы и господа! Я вижу прекрасное будущее! Я вижу его ясно: у прекрасной Рекимии будущего будет новый лик, совсем иной лик, в корне отличающийся от нынешнего! Лик сверхгосударства, стоящего над иными государствами. А направлять эту Рекимию будем мы, сверхлюди, стоящие над обычными людьми. Мы — настоящие цари природы! Мы — вершина пищевой цепочки! Мы съели предыдущего царя!
Гости встретили его слова долгими восторженными аплодисментами. Он, раскинув короткие руки в стороны, наслаждался моментом. Аплодисменты были словно солнце, которое грело его.
Пластинку заело. Вот уже минуту никто не замечал, как граммофон воспроизводит один и тот же фрагмент мелодии.
24
Вчера приходил Феликс и долго и упорно пытался вытащить его из дома. Жан в свою очередь долго и упорно пытался доказать другу, что в городе разбойничает преступная группировка, и что заявление полиции о пойманном убийце — на самом деле ложь. Друг, к огромному огорчению, так и не поверил, но Жан ожидал такого исхода. Он так жалел, что у него не было каких-то реальных доказательств, кроме их с Эриком домыслов… Поэтому он взял с друга обещание быть поосторожнее, тот конечно же пообещал, но не похоже, что отнесся к этому серьезно — даже после того, как Жан настойчиво посмотрел ему в глаза. А идти в кафе он отказался наотрез. Это бы никак ему не помогло развеяться, о чем он и сказал Феликсу, и тот, вздохнув, раздосадованно выпалил: «Ну и сиди дома дальше», а затем ушел.
Был, однако, еще один человек, с которым Жан пока не говорил о страшной правде — его отец. Поэтому вечером, когда отец уже вернулся с работы и они вместе ужинали, он заново завел шарманку. Только на этот раз он сменил тактику и не стал выкладывать все сразу в лоб.
— Пап, ты в курсе последних слухов?
— Каких слухов? — спросил отец, отхлебнув из ложки горячий суп.
— Ну, говорят, что убийца на самом деле был не один… — Жан положил свою ложку в опустошенную тарелку.
— Не знаю, не слышал ничего подобного, — ответил отец, слушая, похоже, одним ухом. Он был целиком и полностью сосредоточен на еде. — А где это такое говорят? — спросил он без особого интереса.
— Да вот, на улице случайно услышал сегодня, — слегка дернул плечом Жан, — люди говорили.
— Бред какой-то. Людям бы только языком почесать, делом заниматься совсем уже не хотят, — проворчал отец. — Им одного убийцы не хватило? Теперь придумали второго? Идиоты, — фыркнул он и взял в свободную руку газету; глаза забегали по странице.
— А еще я слышал, что в этом как-то замешаны полицейские, — продолжал Жан. — Мол, кто-то из них покрывает настоящего убийцу.
— А поймали они тогда кого? Он же потом застрелился, нет? — наморщил лоб отец и чуть опустил газету. — Это же еще больший бред. Полицейские покрывают убийцу, ну! У нас тут что, низкосортный криминальный триллер? Фантазеры! Фантазеры и идиоты.
— А у тебя на работе что-нибудь слышно?
— Нет, — сказал отец, не отрывая взгляда от газеты. Он проглотил еще одну ложку супа. — Люди заняты делом. Им некогда обсуждать всякую чушь.
— Это еще не все, пап.
— Что там еще?
— Мальчика того помнишь? Он помер в больнице.
— А, это я слышал, да. Бедняга. Маленькое сердечко не вынесло столько переживаний. Сначала бабушка отошла в мир иной, и тут же маньяк чуть его не убил. Бедняга, — он со вздохом покачал головой и заел искусственную печаль бутербродом с колбасой.
— И вот еще в довесок, — говорил Жан. — Недавно в больнице якобы украли лекарства, а из Бланверта будто бы уезжают жители. Иногда даже целыми семьями. Ни с того ни с сего.
— Вот тебе тоже нечего делать, кроме как слушать всякие выдумки, Жан, — сказал отец с легким осуждением. — Про лекарства впервые слышу. Может, в газете что написали… А про то, что люди уезжают из Бланверта, это я слышал, да. Лето же началось, ничего удивительного, отпуска. Хотя вот есть у нас на работе один перец — как сквозь землю провалился; причем заявление об увольнении прислал письмом. Кто-то даже сначала перепугался и подумал, что с ним случилось чего. Но потом дозвонились до его родственников: жив-здоров, но работать больше у нас не собирается. Придурочный, скажи, а?
