— А смысл-то разводиться есть? Хорошо, вот кто-то разводится, а лет через несколько получит ту же самую картину, но уже с другим человеком. И придется расходиться снова, раз законодательство не препятствует. Так и будет всю жизнь разводиться-сочетаться с периодом во сколько-то там лет. По определению, любой может построить свои отношения с любым. И, если что-то не так с кем-то, что-то не получается, дело не в том, что человек попался корявый, а в тебе любимом. Меняйся сам, и партнер поменяется. Причем, следует не тупо прогибаться, а конструктивно развивать себя. Можно, конечно, оставить опостылевшего партнера и уйти. Но через какое-то время сядешь в ту же лужу. Это не лыжи не едут, это ты в них на асфальте стоишь.
Тем временем мы шли мимо надгробий. Несмотря на почти что темноту, было видно, что среди многочисленных железных оград и вполне современных памятников попадались старые, даже очень. Как правило, они находились в плачевном состоянии. Некоторые побиты, часто со сколотыми краями. Меня поразила там одна скульптура. Я вытащил из кармана маленький светодиодный брелок-фанарик и осветил ее. Обнаженная девушка-ангел стояла в рост, зябко обхватив себя руками за плечи. Крылья и голова ангела отсутствовали — кем-то отбиты. В образовавшийся провал от головы неведомые доброжелатели поставили букет красных роз. Видимо, недавно, поскольку розы казались свежими и живыми. Похоже, скульптура была керамической, а не мраморной, и внутри находилась пустота.
«Прям как в моем сне, — подумал я. — Только цветы вместо змей. Но интересно, если внутри полость, то почему там не скапливается дождевая вода? Ее бы тогда разорвало в мороз, как бутылку из учебника природоведения. Наверное, через постамент вытекает».
А вслух сказал:
— Какая же ты мудрая…
— А жизнь сейчас непростая пошла, — ответила Олеся. — учит мудрости. Но я для себя выбрала нелегкий путь одиночки, и меня пока совершенно не прельщают те, кого я вижу вокруг. Да, я не могу без общения, но это общение не должно к чему-то обязывать. Мне важно сохранять личную свободу. Конечно же, легче всего пойти по пути наименьшего сопротивления, быть как все и есть, что дают, но это не мой вариант, не моя тема! А в одинокости есть своя прелесть… Идти, закутавшись в плащ, под пронизывающим ветром, зная, что тебе никто не нужен, да и ты никому, в принципе, тоже. Понимать, что ты у себя один. Каждый в этом мире сам по себе…
Тут она сошла с дорожки, прошла между могил и остановилась около небольшого скромного надгробия. Немного постояв, она положила подаренный мною букетик, и снова вернулась назад, на аллею. Поскольку она никак не прокомментировала свои действия, я не стал задавать лишних вопросов.
— Интересная у тебя позиция, — сказал я, продолжая прежнюю тему. — Прямо как у меня. Знаешь, мне сейчас вспомнился давний разговор с одним человеком: «что лучше — отчаяние от одиночества или одиночество от отчаяния?..» Я тогда так и не смог ничего сказать в ответ.
— А сейчас?
— Что сейчас? — переспросил я, хотя прекрасно понял, что она имеет в виду.
— Сейчас можешь ответить?
— Да, сейчас могу, — согласился я.
Но я пока не был готов для столь глубоких откровений, и решил круто поменять тему, тем более, что вопрос давно уже меня беспокоил:
— Слушай, Олеся, но ты же профессиональный журналист с университетским дипломом, так почему тебя держат в секретарях?
— Я не нашла пока другого места. А из журнала пришлось уйти…
Тем временем мы прошли кладбище насквозь, и вышли через другие ворота. Здесь уже не было ничего готического, но стояли два охранника. С удивлением посмотрев на нас, один из них хотел что-то сказать, но Олеся посмотрела на него, и он сразу же замолчал, отвернувшись к своему напарнику. Мы свободно вышли.
— Пришлось уйти? — спросил я. — А почему, кстати?
— Статью я написала. Про одного академика. И случайно нарыла там такое, что наш главный редактор поспешил от меня срочно избавиться.
— Ничего себе! Расскажешь?
— Расскажу, только пойдем куда-нибудь в тепло? А то я уже замерзла вся. И еще — я очень-очень устала.
Наиболее подходящим местом, где было тепло, оказалась квартирка Олеси. «Я в Бирюлево живу, — пояснила она, пока мы ехали. — Для меня это жопа мира». Сначала мы зашли в ближайший магазин, купили всякой еды и питья. Интуитивно повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я прикупил набор специй для глинтвейна и две бутылки столового красного вина. По-моему это было «Каберне». Потом мы вышли во двор, подошли к черной железной двери, где Олеся быстро пробежала пальчиками по сенсорным кнопкам домофона. Прибор пискнул, дверь открылась, и мы пошли вверх пешком. Девушка жила на пятом этаже кирпичной хрущевской пятиэтажки, а во времена Никиты Сергеевича проектировщики не обращали внимания на такие архитектурные излишества, как лифт. Как она разъяснила мне потом, это была квартира ее бабушки, а до того девушка жила вместе с родителями — в большом сталинском доме на Ломоносовском проспекте.
— Хочешь, я сварю тебе глинтвейн? — сказал я, когда мы сняли свои куртки, скинули обувь, а мне выдали какие-то стоптанные тапочки. — Ты и согреешься, и сразу отдохнешь.
— А ты умеешь? — недоверчиво спросила она, надевая толстые полосатые шерстяные носки.
— Я? Конечно умею. А что там уметь? Смотри: берется гвоздика и молотый мускатный орех. Все этого есть в стандартном наборе для глинтвейна, вот он, — я показал пакетик. — Отличная вещь, кстати, очень удобно. Засыпаем в турку или какую-нибудь маленькую кастрюльку… У тебя есть что-нибудь подобное? О, отлично! Наливаем воду… примерно — треть стакана, только лучше покупную, а не водопроводную — в Москве плохая вода. Вот, и ставим на плиту. А дальше — доводим до кипения и варим еще примерно с минуту. После этого отвар должен постоять минут пятнадцать. Затем вино выливаем в кастрюлю и снова ставим на плиту. Когда вино сделается теплым, в него выливаем содержимое турки и добавляем одну столовую ложка сахара. Все это размешиваем. Вот только вино ни в коем случае нельзя доводить до кипения! Лучше снять с огня просто горячим — градусов семидесяти. Дома я пользуюсь химическим градусником. У тебя нет такого? Ладно, и без него можно. После этого глинтвейн лучше всего сразу разлить по кружкам и пить. Но сначала — давай поедим. А то глинтвейн на голодный желудок, без ужина… я так не могу. И тебе не советую.
Когда ужин был съеден, а глинтвейн готов, мы с ногами забрались на угловой кухонный диванчик и стали медленно смаковать приятно обжигающую пьянящую жидкость. При этом я держал кружку как обычно, а девушка обнимала двумя ладонями: она все еще не могла согреться.
