Удача мне в тот раз не изменила. Институт представлял собой обширное старое здание в стиле сталинского псевдоклассицизма, занимавшее целый квартал на Ленинском проспекте. С большим фронтоном, толстыми коринфскими колоннами до пятого этажа, здание подавляло и внушало уважение одним только своим видом. На фронтоне значилось «МСМLII» — тысяча девятьсот пятьдесят два римскими цифрами — год построения этого монстра. Огромные, рассчитанные на каких-то великанов толстые дубовые двери оказались такими тяжелыми, что открыть их я смогла только с большим усилием и то со второй попытки.
«Интересно, а как сюда заходит престарелый академик? — подумала я. — Хоть одним глазком бы взглянуть».
Я не буду сейчас грузить подробностями, как я нашла нужный мне номер внутреннего телефона, как прозвонилась и как, наконец, прошла внутрь. Это долго, и к сути дела прямого отношения не имеет. Короче — через час с чем-то я сидела в кабинете довольно моложавого научного сотрудника — ученика того самого академика. Причем ученика бывшего — еще в начале своей аспирантской карьеры он чем-то там не потрафил шефу и перешел в другую лабораторию, сменив руководителя. Теперь он уже сам руководил двумя аспирантами, вот-вот должен был защитить докторскую, поэтому на разговор со мной согласился исключительно при условии конфиденциальности и анонимности. Это был хорошо выглядящий мужчина лет тридцати–тридцати пяти, с густыми коротко подстриженными волосами, кустистыми бровями и карими глазами на слегка ироничном лице. Чем-то он подкупал. То ли немного циничной манерой общения, то ли чистой и правильной речью, без развязных жаргонизмов, то ли просто внутренним, глубоко скрытым обаянием. Не знаю. Но я сразу решила, что в качестве «стартовой площадки» этот мужик станет очень даже удачным объектом. «Объект» был облачен в белый лабораторный халат, из-под которого выглядывали обычные джинсы и найковские кроссовки. Звали его, скажем, Сергей Павлович.
Мы пили паршивый растворимый кофе, заедая его вполне приличным овсяным печеньем. Я бесцеремонно разглядывала своего собеседника и все пыталась извлечь из него хоть что-то полезное для своей статьи.
— Так что же вас конкретно интересует? — наконец спросил меня Сергей Павлович несколько покровительственным тоном. Видимо ему уже надоел мой марлезонский балет.
Я незаметно включила маленький цифровой диктофон.
— Я же объяснила. Ведь в последние годы научный мир столкнулся со следующей вещью: оказывается, сейчас можно доказать то, на что раньше люди в лучшем случае покрутили бы пальцами у виска. К примеру, наукой уже доказано существование ауры, биоэнергетических взаимодействий и многого другого…
— Вы что, насмотрелись нашего телевидения? — нервно перебил меня мой собеседник — Наличие ауры и биоэнергетических взаимодействий наукой не доказано. Также как не доказано наличие души, инопланетян, живой воды, чудовища из озера Лох-Несс и снежного человека. Наличие Бога тоже ничем не подтверждено, кстати говоря. Список можно продолжить. Есть, конечно, некая паранаука или лженаука, которая может «доказать» все, что угодно, но к настоящей науке это реального отношения не имеет. Зато имеет прямое отношение к мифологии и религии (что, в принципе, одно и тоже). Дело в том, что сейчас очень мало людей, которые разбираются в науке хорошо. Энциклопедистов практически нет, отсюда и «доказательства». В лучшем случае, кто-то знает свою, очень узкую профессиональную область, а уже в соседних проблемах ориентируется с трудом. А в вопросах отдаленных вообще плохо разбирается. И если какой-нибудь ученый, профессор, доктор наук что-то сказал, где-то написал или где-то нечто сенсационное «открыл», то нужно в первую очередь поинтересоваться, а кто он по специальности. Что заканчивал, как и где получил ученую степень, что сделал, наконец. Если это математик, а «открыл» что-то в биологии, или физик, а «открыл» в истории, то относиться к таким «открытиям» надо с очень большой осторожностью. И дело тут не в злом умысле. Просто иногда своя специальность надоедает, и, не добившись там каких-то значимых результатов, такой «ученый» идет в другую область, где ему банально не хватает знаний, образования и профессиональной подготовки. А тут еще и журналисты, разнообразные «писатели» и телевизионщики. Последние в качестве «экспертов» часто привлекают не тех, кто пользуется уважением в научном мире, а тех, кто хочет сотрудничать и громко о себе кричит. Сами же журналисты, люди зачастую глубоко невежественные, постоянно выискивают сенсации и горячие новости. Это их хлеб, их работа. О присутствующих не говорят, так что — попрошу не обижаться. Если сенсаций нет, то их придумывают, а иногда — вытаскивают старые слухи и сплетни, сдабривая новыми выдумками. Серьезные ученые очень не любят журналистов и стараются общаться с ними пореже. А вот лжеученые, которых человеку неискушенному, от настоящих ученых отличать бывает трудно, журналистов очень даже любят, обожают просто. Чтобы отличить истину от вранья надо не верить словам «наукой доказано» а очень-очень много знать. А это всегда трудно. Я ответил на ваш вопрос, и могу быть свободен?
— Извините меня, но такой глубины проблемы сейчас затрагивать не будем, — улыбнулась я. — Меня интересует только академик Иванов. Все о нем — работа, открытия, ученики, значение его работ… Где живет, как отдыхает, ну в общем все сведения. Возможно, его идеи опередили свое время и просто не нашли понимание у коллег?
— Ну, дорогая моя, извините за фамильярность, — рассмеялся Сергей Павлович. — Это потянет на двухтомную биографию с прологом и эпилогом. А если серьезно — то меня самого все это очень интересует.
— В смысле — интересует? — не поняла я.
— Я хочу сказать, что когда поступил в аспирантуру, а минуло тому уж почти десять лет, то самого академика мне так и не показали. Хотя он и был в тот момент назначен моим руководителем. Я, кстати, противился, как мог, поскольку не совсем представлял, как буду работать с девяностолетним старцем из-за присущей его возрасту слабости ума. Но дальнейшие события рассеяли мои сомнения.
— Он оказался очень даже остроумным?
— Да как вам сказать… Я вообще никогда не видел его лично, и не слышал его голоса даже по телефону. Скажу больше — все общение и переговоры происходили только через его сотрудников. Он уже очень-очень давно не появлялся на ученых советах и научных встречах. Даже на собственные юбилеи не приходил. На всех таких праздниках обычно зачитывали его письменные послания.
— Все-таки он далеко не молод…
— Мягко говоря, да, — с едкой иронией подтвердил Сергей Павлович.
