Я лечу за фургоном по воздуху так высоко, как какой-нибудь гребаный самолет. А Дэвлин, должно быть, гонит свою машину очень быстро, сигналя клаксоном и крича на других водителей. Но, кроме шума ветра да чириканий изредка пролетающих мимо птиц, ничего не слышу — уж очень я высоко забрался. У меня такое ощущение, что если я закрою глаза, то усну, к черту, на веки вечные, поэтому я стараюсь держать их открытыми. Я стараюсь запоминать всякие разные подробности и не забывать, что я все-таки шпион. Ведь мне нужно замечать все вокруг, чтобы потом рассказать об этом Мыскину и Броку. Но когда я смотрю на машины внизу, которые кажутся детскими игрушками, и на здания, которые выглядят старыми и грязными, потому что люди ни разу не поднимались на крышу, чтобы счистить оттуда все дерьмо, накопившееся там за годы, начинаю думать, что вряд ли смогу рассказать о произошедшем. Есть что-то такое в моем мозгу что дает мне понять, что то, что я вижу сейчас, — не для Мыскина и Брока и Департамента безопасности. Такое ощущение, что мне кто-то позволил подглядеть за чем-то очень важным. И все это предназначается только для меня. Вроде этакого персонального шоу.
Я наблюдаю за фургоном Дэвлина Уильямса, который мчится по загруженным улицам Лондона, а потом останавливается у какого-то здоровенного здания. Это больница. Он въезжает прямо на тротуар, выпрыгивает из машины, а из дверей больницы выскакивают какие-то люди, чтобы ему помочь. Я ныряю вниз и, подлетая, вижу, что откидная задняя дверца фургона чуть ли не упирается в двери больницы, которые так и остались открытыми. Когда я наконец спускаюсь на тротуар, то вижу, что фургон пуст, и слышу, как его двигатель продолжает постукивать и пощелкивать, остывая после сумасшедшей гонки. Задняя часть фургона похожа на маленькую телестудию, там полно всяких экранов, проводов и тому подобной технической ерунды. А внутри больницы медсестры уже положили Мартина Мартина на кровать с колесиками и везут его по коридорам к врачам.
Следующее, что я вижу, — это больничная палата. Мартин Мартин лежит в кровати, а Дэвлин Уильямс сидит рядом с ним на стуле и ест виноград. Я вплываю в эту комнату и сажусь напротив Дэвлина Уильямса. Мартин Мартин, теперь уже вымытый и в чистой больничной одежде, все равно выглядит очень больным. Он дергает головой в мою сторону.
— Кхх! Дженсен Перехватчик! — восклицает Мартин Мартин. Он похож на покойника — лицо белое, глаза провалились.
— Мартин Мартин, — сообщаю я.
— Кто. Черт возьми. Ты. Такой? — говорит Дэвлин Уильямс, глядя на меня. От неожиданности он раздавил виноградину, и ее сок течет по его пальцам.
Голова Мартина Мартина с трудом поворачивается к Дэвлину Уильямсу. Он снова рыгает, и похожая на сироп жидкая гадость начинает стекать с его нижней губы. Дэвлин Уильямс смотрит на меня. Я смотрю на него. Мартин Мартин смотрит на Дэвлина Уильямса и снова рыгает.
— Кхх! — издает он этот противный звук, а потом тяжело дышит носом. — Это… кхх… Дженсен Перехватчик, — наконец выговаривает он.
Дэвлин поворачивает лицо к Мартину Мартину.
— Можно подумать, это все, на хрен, объясняет, — говорит он с сарказмом в голосе.
— Да, — говорит Мартин Мартин. А потом его голова бессильно падает на грудь. Он начинает храпеть.
Дэвлин Уильямс некоторое время смотрит на него в упор, потом переводит взгляд на меня и снова на Мартина Мартина. Он замечает раздавленную виноградину в своих пальцах, швыряет ее в мусорную корзину, стоящую рядом с кроватью, и трясет пальцами, будто обжег их горящей спичкой. Такое ощущение, что у Дэвлина Уильямса не самый лучший его день. И если подумать хорошенько, то и у меня все тоже очень даже хреново. Я чувствую ужасную усталость. Пытаюсь заговорить с Дэвлином Уильямсом, но мой рот еле двигается, будто полон какой-то отвратительной липкой грязи. Когда я вдыхаю, воздух кажется тяжелым, как вода, и от него у меня, блин, режет в груди, будто ее топчет толпа ублюдков в тяжеленных сапогах. Вот мерзавцы!
— Как он? — пытаюсь я спросить, но вместо слов у меня выходит какое-то невнятное бормотание, больше похожее на долгий стон.
Дэвлин Уильямс не отрывает от меня взгляда. Он замер, как памятник. Из уголка его рта выходит тоненькая струйка пузырьков, какие можно видеть в аквариуме. Мне кажется, что я нахожусь под водой, но я могу дышать. Я вижу, как вокруг шустро плавают маленькие разноцветные рыбки. А Дэвлин Уильямс выглядит как старая потрескавшаяся статуя, которая лежит тут, на дне моря, уже много веков, обросшая ракушками, будто огромный кусок коралла. В ушах я чувствую уютное такое давление всей этой воды, что надо мной, и, самое главное, я опять медленно поднимаюсь над своим стулом. Внизу я вижу Дэвлина Уильямса, с ног до головы обросшего маленькими ракушками. Крошечные рыбки стремительно проносятся мимо, пощипывая его своими мягкими губами. Я выполняю подводные сальто, двигаясь как в замедленном кино, и это похоже на какие-то обалденные спецэффекты, только реальнее, чем сама гребаная реальность. Я чувствую себя как совершенно крутой атлет с огромными мускулами — сильный как бык, но сейчас расслабленный и спокойный. Чертов Дженсен Перехватчик, чертов подводный маяк с огромной сияющей лампой вместо мозга и дышащий как какая-нибудь чертова рыба или акула, или кит, или скат.
Потом я вижу, что окно открыто, и какие-то листки бумаги вылетают из него и попадают в сильное течение, похожее на подводную реку. Кувыркаясь, я вылетаю из окна, оставляя позади себя Дэвлина Уильямса и Мартина Мартина. Я чувствую, как это течение затягивает меня. И когда я присоединяюсь к потоку подводной реки, вместе со мной в нем плывет всякий мусор. Под собой я вижу улицы — они пустынны, а двери домов судорожно открываются и закрываются, будто рты рыб, выброшенных на берег. И вода, в которой меня несет течение, кажется чертовски глубокой, я даже не вижу поверхность. И еще эта вода промыла все улицы города. Весь этот старый мусор — пивные бутылки, газеты и тому подобная ерунда, которая обычно валяется под ногами, — исчез. Его подхватило и несет течение, которое несет и меня. И выглядит это даже красиво, будто мусор танцует со мной, кружась вокруг меня, как в невесомости.
Откуда же взялась вся эта вода? Наверное, Темза вышла из берегов и залила все кругом, создав какой-то новый Лондон. И для этого нового города теперь понадобится новая карта — трехмерная — с отмеченной на ней глубиной и нанесенными течениями, а не только улицами. А саму Темзу придется наносить вплоть до самого ее вонючего дна, потому что теперь нет никакой разницы между сушей и водой.
Я несусь в подводном течении, стараясь подняться повыше, чтобы выяснить, где поверхность. Но мне не удается выбраться из этого чертового потока. И двигается он очень быстро, будто скоростной эскалатор. Держит он меня, как тиски, и я двигаюсь все быстрее и быстрее. Но чувствую я себя совершенно спокойно, проносясь, как этакая подлодка-маяк, прямо над Старым городом с его узкими улочками, над Сити с его старыми небоскребами, в которых раньше люди заколачивали деньги, перемещая их с места на место и продавая их другим людям, которые сами перемещали их с места на место и продавали дальше. И все здесь выглядит так чертовски чисто и красиво, потому что не стало здесь людей — этих сумасшедших и алкашей, которые только загаживают все кругом. Такое ощущение, что вода смыла все дерьмо и всех этих придурков, как в унитазе.
