Какого хрена сломался мой гребаный «дерма-душ»?! Ведь он не проработал и шести месяцев! Разве вещи ломаются всего через полгода? Может, через год, но никак не через шесть проклятых месяцев. Ты даже не против, когда большинство вещей накрывается через год, потому что к этому времени они все равно уже надоедают и тебе хочется чего-то новенького. Но такие серьезные вещи, как душ! Они должны работать минимум год. Ведь даже мой гребаный проектор диапозитивов продержался целый год.
И тогда я принял несколько «повышателей настроения», нюхнул «бориса» и заодно заглотил пяток «сместителей». А потом надел костюм и направился в свою контору повидаться с Броком. И с собой я прихватил кучу «пурпурных» и еще несколько гребаных «дрезденов». У меня было такое чувство, что они мне понадобятся.
От меня воняет. Чувствую себя отвратительно. Пока еду в метро, не перестаю беситься по поводу своего накрывшегося «дерма-душа». Это вроде как последняя капля. Глазурь на торте. Дерьмовая глазурь на дерьмовом торте. Я думаю о том, что у Клэр нет никакого «дерма-душа», но с каким удовольствием я плескался в ее старой ванне.
В окне напротив, за которым проносятся стенки туннеля и всякие там кабели, я вижу свое отражение — мое новое лицо. И еще я вижу, что раскачиваюсь взад-вперед. Я оглядываю вагон. Народу довольно много, но сиденья слева и справа от меня пустые. Никто не хочет сидеть рядом с Дженсеном. От него воняет, он раскачивается взад-вперед, лицо и волосы у него как у отъявленного подонка, и еще он, как психопат, что-то там бормочет себе под нос.
Мне кажется, что в моей голове вспыхивают какие-то крошечные цветные огоньки. Эти огоньки — Странные Новые Мысли. Например: если правительство такое замечательное, почему тогда половина Лондона превратилась в выгребную яму со старыми полуразвалившимися домами и полным отсутствием современных зданий и наворотов, как в южном Лондоне? Или: если все так охрененно замечательно в районе, где все такое охрененно крутое, модное и новое, тогда почему же сломался мой гребаный «дерма-душ»? И: если здесь, где живу я, все так охрененно замечательно и все так охрененно хреново там, где живут Рег и Клэр и маленькая Роуз, то почему же мне было так здорово и легко на душе, когда я был там вместе с Клэр, и почему я чувствую себя так погано и отвратительно, вернувшись домой, где я вроде как и должен жить. Если, конечно, вы понимаете, о чем я… И еще: если эти ММисты вроде как враги общества и кровопийцы-бомбисты и все такое, почему Клэр такая милая?
Мне кажется, что я смогу получить ответы на эти вопросы, лишь попав в Архив, где правительство хранит всю информацию обо всем. И я понимаю, что хочу знать о Клэр не меньше, чем о Мартине Мартине. Я хочу знать, известно ли о ней правительству, потому что, если нет, я смогу спасти ее из этой ММ-бодяги, пока еще не поздно.
Когда я добираюсь до своей конторы, у меня уже раскалывается голова от всех этих мыслей, а глаза слезятся, будто от дыма.
Эти мысли все крутятся и крутятся в моей башке, пока Брок на меня пялится. Я в его кабинете. Стою, облокотившись о дверь, которую только что закрыл за собой, и все еще держусь за ручку. Я потею, у меня все болит, а шишка, которую мне посадил тот старикашка своей чертовой бутылкой, аж горит.
— Черт меня побери, Дженсен! — говорит он. — Просто обалдеть! Я имею в виду твое лицо. А больно было?
И он смотрит на меня каким-то непонятным взглядом — то ли смеется, то ли, действительно, его мой вид так потряс. И из-за этого я кажусь себе полным придурком.
— Нет, Брок. Это не больно, понятно? — отвечаю я немного вспыльчиво. Во рту у меня пересохло, и мне кажется, что его голос доносится до меня с каким-то эхом и искажениями.
— Ну хорошо, Дженсен, сбавь обороты. Садись, — говорит Брок, понимая, что разозлил меня. — Чаю?
— Нет, — говорю я все еще сварливым голосом.
Брок садится в свое кресло, я сажусь напротив. Он смотрит на свой информационный экран и говорит:
— Ну, давай, Дженсен, начинай. Есть что доложить?
Я смотрю на Брока. Листая какие-то страницы на своем экране, он все еще шмыгает носом, наверное, после того, как занюхал пару «дорожек» «формулы 3» — первоклассной «дури», которую могут позволить себе такие начальники, как он. Так вот смотрю я на него и начинаю задумываться. И почему-то мне не очень хочется рассказывать ему обо всем, что произошло… А хочется мне послать и его, и всю эту контору куда подальше.
Брок поднимает на меня глаза, потому что я молчу уже секунд двадцать.
— Ну же, Дженсен, — говорит он. — У тебя есть что мне рассказать?
— Сломался мой гребаный «дерма-душ», — говорю я, пожимая плечами.
— Что? — спрашивает Брок.
— Сломался мой гребаный «дерма-душ». Он только как-то странно шумит, а вода из него не идет. Вот дерьмо! Он у меня всего около полугода.
— Какой модели? — спрашивает Брок.
— ДС сто шестьдесят шесть восемьдесят девять, — отвечаю я.
— А зачем ты брал восемьдесят девятую? Нужно было брать девяностую Б. Она намного лучше. В восемьдесят девятой пластмассовые детали электромотора ломаются через шесть месяцев работы.
— Чего? — спрашиваю я. — Но он же должен был проработать по крайней мере год, разве нет?
— Угу, — говорит Брок. — Так все и думают. Но на самом деле восемьдесят девятая ломается через полгода. Летит ее пластмассовый ротор. Это вроде как предупреждение, что пора менять весь мотор. И вместе с заменой этого дурацкого ротора они заодно еще меняют и сам мотор, впускной и выпускной трубопроводы, систему подогрева, еще какую-то фигню. И это обходится в крутые бабки. А вот девяностая Б работает аж два года без всяких поломок. Очень даже классная модель.
— Угу… А по мне так все эти модели — дерьмо собачье.
— Ну, может быть, и так. Но ведь ремонтникам душей нужна работа, разве нет? Подумай, Дженсен, если бы души не ломались, что бы тогда делали ремонтники?
Но думать об этом я совсем не могу, так как голова раскалывается, несмотря на принятые с утра «лекарства».
— Ну ладно, черт с ними, с душами, Дженсен. Я на днях пришлю тебе пару ребят из департамента починить его. Привилегии Департамента безопасности… У тебя есть что мне рассказать?
— Да, собственно, ничего особенного, — говорю я, пытаясь собраться с мыслями. — Думаю, мне еще нужно кое над чем поработать. Была там кое-какая активность, но мне нужно еще несколько дней.
— Ладно, — соглашается Брок. Он опять уставился в свой экран, и по всему видно, что он потерял ко мне интерес.
И вдруг я будто вижу Брока таким, каков он есть на самом деле, — работник, который ничего не знает. Он просто делает, что ему велено, протирая штаны и высиживая положенный срок, когда будет выплачен его ДЖ и он сможет уйти на пенсию и жить в маленьком коттедже где-нибудь за городом, выращивая розы и тихо дожидаясь, когда помрет. А чтобы бороться со скукой на своей работе, он нюхает «борис»…
