— Похожи на тебя, — замечаю я.
— Сейчас им уже восемь, — с тоской говорит Ада. — Я столько всего пропустила в их жизнях… Никогда не наверстать.
Мне хочется сказать ей что-то одобряющее, пообещать, что все будет хорошо. Но я не знаю, как такое может быть возможно, и не хочу ей врать. Мы допиваем бутылку вина и прощаемся. Я знаю, что она, скорее всего, попытается еще раз убить Айлин, но теперь, понимая причину, у меня нет ненависти к ней. Чтобы вернуть своего сына, я бы тоже не остановился ни перед чем.
Глава 23
Охотиться, чтобы забыться. Давно я этого не делал. Азарт заставляет мозг выключиться и следовать только своим инстинктам. Голода нет, с каждой жертвы не больше одного глотка, но какой драйв от преследования и слежки! Свернув в очередную темную подворотню, сталкиваюсь там с Америго. Он пьет кровь из шеи какого-то тщедушного паренька. Услышав шаги, отрывается от его артерии и бросает на меня свирепый взгляд. У меня нет желания нарушать его трапезу. Питание — это интимный процесс. Собираюсь развернуться и уйти.
— Не хочешь присоединиться? — неожиданно спрашивает Америго. И его вопрос ставит меня в тупик. Вампиры делятся жертвами только в двух случаях — они любовники или же близкие друзья. Предлагать подобное тому, кого ты считаешь своим врагом — нонсенс. — Ну же, пока он тепленький.
Запах крови дразнит. И несмотря на то, что я сыт, мне не хочется отказываться от этого искушения. Парень уже почти труп. Нет смысла заботиться о его здоровье и жизни. Брат уступает мне свою жертву, и я тут же приникаю к его артерии. Делаю несколько больших глотков и поднимаю глаза на Америго. Он стоит рядом, сунув руки в карманы пальто. Наблюдает за мной, склонив голову на бок. В его взгляде нет ни злости, ни ненависти, только любопытство. Для чего он все это затеял? Опускаю бездыханное тело на землю.
— Ностальгия — вредное чувство, — заговаривает Америго и его хриплый голос эхом летит по подворотне. — Мы оба только что проявили слабость. Я — предложением, а ты — согласием.
— Можем назвать это кратким перемирием, — предлагаю я, пытаясь как-то оправдать свои действия.
— Пойдет, — соглашается брат. И я вдруг понимаю, что все эти десять веков скучал по нему. Я изо всех сил загонял эту тоску в самый дальний угол памяти, не позволяя ей никогда выбраться наружу. Контролировал любое воспоминание, которое уводило меня в прошлое, где был он. И отчаянно нуждался в том, кого сам же предал. — Я слышал, как ты заступался за меня перед отцом Айлин. Было приятно.
— Не хотелось заморачиваться с кремацией, — небрежно говорю я. Америго улыбается. Его глаза блестят в темноте. Волнистые волосы треплет ветер. — Ну, ты понимаешь.
— Раз у нас пятиминутка без войны, хочу признаться в том, что это я стрелял в Арсена, — говорит Америго, приваливаясь спиной к стене. — Хотел, чтобы ты остался один. Потерял все то, что тебе так дорого.
— Я догадался. Так что тебе не удалось меня удивить, — отвечаю я. — Но с чего тебя так пробрало на откровенность?
— Мы все-таки братья, — говорит Америго глядя мне в глаза. И я понимаю, что он скучал так же, как и я.
— Я перестал быть твоим братом, когда надел на тебя тунику молеста и поджег ее, — возражаю я. — А ты моим — когда ввел мне этот чертов яд, от которого я умираю. Нас больше ничего не связывает, кроме боли, которую мы друг другу причинили.
— Считаешь, этого мало? — хмурит брови Америго, но в глазах искорки смеха. Ему весело. Черт побери, он смеется! Но это оказывается заразительно. — Мне кажется, прочнее связи не существует.
— Ты просто чокнутый, — заключаю я. — На всю голову. И я не хочу иметь с тобой ничего общего.
— А ты занудливый засранец, от которого веет гнилым пессимизмом, — озвучивает свое отношение ко мне Америго. — И который до смерти боится всего нового и нестандартного. Ты похож на старый шкаф, Зотикус.
— Хочешь поупражняться в красноречии? — спрашиваю я. И мы, не сговариваясь, одновременно двигаемся в сторону улицы.
— Нет. Я уделаю тебя в два счета, это не интересно, — отвечает Америго. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне про Айлин. Почему ее жизнь зависит от твоей?
— Вот черт! Но я ведь знал, знал, что во всем этом есть подвох, — смеюсь я, глядя на брата. — Могу сразу тебе сказать — то, что я отвечу, тебе не понравится.
— Это я как-нибудь переживу, — заверяет меня Америго.
— Айлин должна умереть, — холодно говорю я. — Вернее не так. Я должен ее убить, потому что мне так завещала ее умершая бабушка и взяла с меня слово, что я это сделаю. И у нее был мелкий шанс избежать этой участи… Не переспи ты с ней при первой встречи. Ты же никогда в любовных делах не терял головы, что ж тебя в этот раз так переклинило?
— Не понимаю, как одно связано с другим, — ошарашенно произносит Америго.
— Ты запустил ее магию, пробудил в ней силу. Сексом, своей кровью… Я не знаю, как это работает, но вчера я видел золотое пламя в ее глазах. Такое же, как у ее отца. Можно сказать, что ты дважды подписал ей смертный приговор.
— Неужели ничего нельзя сделать? — не хочет верить в печальный финал Америго.
— По словам ее семьи — нет, — отвечаю я. — У меня нет времени искать альтернативные варианты. Поэтому я сделаю то, что мне поручили. Как бы это мне не претило. Я знаю, что ты влюбился в нее. Именно поэтому я сейчас честен с тобой.
— Я не позволю тебе убить ее, — решительно говорит Америго. Мои губы трогает улыбка. Одним движением сворачиваю брату шею. Аккуратно опускаю его на землю. Вытаскиваю из его кармана нож и вонзаю по самую рукоятку в солнечное сплетение, чтобы он не смог воскреснуть как можно дольше. Когда он очнется, с Айлин все уже будет кончено.
— Я знаю брат, знаю. Прости меня, — с раскаяньем произношу я, глядя на его мертвое тело.
В дом Риты я возвращаюсь перед рассветом. Внезапно это место стало тяготить меня и находиться в нем стало тоскливо. Завтра же вечером возьму билеты до Лондона. Больше мне здесь делать будет нечего. Я знаю, кто убил Елену, выполню ее последнюю волю и, пожалуй, с меня хватит. Слышу чьи-то приглушенные всхлипывания. Заглядываю на кухню. Там на подоконнике сидит Рита. Услышав шаги, поднимает голову, и я вижу, как блестят ее глаза. Встает и подходит ко мне. Прижимается лбом к моей груди.
— Пожалуйста, скажи мне, что мы все делаем правильно, — сжимая пальцами ткань рубашки на спине, тревожным шепотом просит она.
— Увы, я не могу этого сделать, — проводя рукой по ее черным волосам, тихо отвечаю я. Понимаю, как ей сейчас тяжело на душе.
— Но ты же такой старый! Ты должен все знать, — говорит она. И коже становится горячо от ее слез.
— Все знает только время. Мы можем жить лишь предположениями. Выбирать из двух зол самое удобное, — говорю я. — Идеальных решений не бывает, в каждом из них есть свое «но».
— Но ведь она еще совсем девочка… Когда Дина говорила со мной, мне все казалось таким правильным, таким разумным. А потом, когда я села и подумала, меня обуяли сомнения, — тараторит Рита, отстраняясь от меня. — Для начала — цель нашего рода сохранять все живое, защищать его и давать надежду. Для этого мы и рождаемся. Все, кто приходил в нашу семью, выполнял это правило неукоснительно. Елена стала первой, кто попытался нарушить его. И поплатилась за это жизнью.
— Ее застрелила Сабина, чтобы защитить Айлин. Елена обратилась к Матвею, чтобы тот убил Айлин, а она все слышала. И решила, что должна спасти подругу, — говорю я. Рита охает, прижимает руки к щекам. — У меня нет доказательств ее вины. И я не уверен, что успею их найти, но тем не менее, это так.
— Айлин уже несет смерть… — растеряно говорит Рита. Достает из шкафчика бутылку и, вытащив пробку, делает несколько глотков из горла. — Но, честное слово, такого поворота я не ожидала! Чтобы Саб… Ведь Елена всегда относилась к ней, как к своей внучке! Кормила, баловала, давала деньги на карманные расходы. Как же так?
