разумное, что он мог сделать — встать и уйти. Он покосился на предвкушающие лица Ивана с Петром, на барышень, представил, как станут они хохотать, когда за ним захлопнется дверь: «Полицейский сынок сбежал от страха перед стопкой книжек!» Невыносимо!
— Мы собрались, потому что император издал указ, чтоб бедных студентов не принимать в гимназию, — изрядно конопатый паренек в гимназической форме вскочил, нервно заправляя складки тужурки сзади за ремень. И забубнил, глядя в стол и то и дело меняя местами ложечки. — А еще сегодня приезжал попечитель учебного округа. И наши товарищи, они, в общем, подслушали, что директору велено от недостаточных21 учеников избавляться. Чтоб если кто как отличник получает пособие — валить на экзаменах и пособия лишать. Первым делом тех, которые… — он виновато покосился сперва на Гирша, потом на Сару. — Иудейского вероисповедания. Потому что из гимназии они в университет поступают, а там иудеев должно быть не больше пяти процентов.
— Почему пяти-то? — почти шепотом спросила Сара.
— Деньги на университеты от податей идут. Евреев в империи пять процентов, значит, и податей с них на пять процентов. Только вы от природы учиться любите, а мы, росские, ленивые.
Еще один гимназист вскочил с воплем:
— Я лучше Гирша учусь!
— Так не я ж это сказал, Васечка, это они в разговоре Победоносцева цитировали! — конопатый покосился на Митю и торопливо исправился. — Господина Победоносцева, обер-прокурора святейшего синода. Что евреи, если их свободно пускать, все места в университетах займут, потому как умные, а нам места не останется!
— Меня еще никто так не оскорблял! По национальному признаку, — Васечка медленно опустился на стул — взгляд у него был ошалелый.
Гирш захохотал:
— Самое ошеломляющее признание гения моего народа! Вот уж признали — так признали! А у отца-то гадали, чего это Лаппо-Данилевский про пять процентов заговорил?
— Лаппо-Данилевский? — вмешался Митя.
На него посмотрели, будто внезапно заговорил самовар.
— Иван Яковлевич, отец вашего приятеля Алексея…
Митя оскорбленно моргнул.
— … подал в земство проект, чтоб не только в гимназиях, а ни в одном учебном заведении города не училось больше пяти процентов евреев. Включая ремесленное училище, — ядовито-любезным тоном процедил Гирш. — Там мы тоже, выходит, соперники представителям более угодных вероисповеданий.
— Хватит ныть, Гирш! — зло процедил Васечка. — Конечно, мы соперники, мы с тобой всегда соревновались! И я собираюсь соревноваться дальше! Я не позволю ни господину Победоносцеву, ни Лаппо-Данилевскому меня унижать! Я и без их сомнительной протекции лучший в классе!
— В этом году лучший все-таки Гирш, — робко напомнил конопатый.
— Вот именно! И как я его обгоню, если его выгонят?
Митя посмотрел на разъяренного Васечку с невольным одобрением — такая позиция ему была близка и понятна.
— Мы должны переговорить с теми, у кого родители в земстве, чтобы они остановили Лаппо-Данилевского и… — Васечка вдруг уставился на Митю столь хищно, что тот невольно поежился, — … это ты, оказывается, хорошо придумал, Тодоров, вот его позвать! Послушайте, — потянулся он к Мите.
— Будете уговаривать полицейского сынка за бедняков вступиться? Еще и за иноверцев? — зло выпалил здоровяк Петр. — Так он вам и поможет, как же!
— Петр прав, — почти иконописный лик Ивана был бледен, лишь глаза лихорадочно блестели. — Решать маленькие, частные вопросы — бессмысленно! Не сверкайте на меня глазами, Гирш, вопрос с образованием — маленький и частный. Лишь полное изменение общественною уклада даст возможность свободно жить и учиться, а изменить общество может… — он судорожно закашлялся, прижимая ладони к впалой груди, а Петр решительно рубанул воздух ладонью и закончил:
— Только террор! Вот, глядите… — он сунул руку сзади за пояс и вытащил тоненькую брошюрку, бросив ее поверх остальной книжной стопки. — Это Морозов, «Террористическая борьба». Почитайте! Там верно сказано: если казнить каждого царского сатрапа, повинного в зле — чудовищный молох государственной власти, лишающей собственных подданных права на жизнь, знания, счастье, наконец, остановится!
— Замолчите! — выкрикнула Ада, зажимая уши руками.
— Действительно, Петр, как-то вы… — пробормотал Тодоров, косясь на Митю.
— Замолчите не потому, что здесь Митя! — Ада отняла руки от ушей, на щеках ее пылали алые пятна, но голос был спокоен. — А потому, что ваши слова — омерзительны! Ничего вы своим террором не добьетесь, кроме того, что вас посчитают жестокими сумасшедшими!
— Согласен с Адой! — поддержал Тодоров. — Только всенародный Земский собор с представителями всех сословий…
— Думаешь, такие как он, — Петр кивнул на Митю, — позволят этот ваш всенародный Собор? Нет уж, дорога только одна! — Петр деловито перелил чай в блюдце и принялся звучно всасывать его, заедая кусками сахара. — Вот начинает такой Победоносцев на нас давить — а в него бомбой! Другой начнет — и в него бомбой! Живо поймут, что они сами живые, только пока людям вздохнуть дают!
— Поэтому первым делом был убит именно тот император, который как раз и дал — «вздохнуть», — насмешливо протянул Митя.
— Александр и вернул лишь те свободы, на которые народ и без того имел право! — вскинулся Иван.
— Да он за папашу своего испугался — полицейских, псов царского режима, впереди всех надобно, чтоб не мешались. — прищурился Петр.
— Как бы вам объяснить, Петр, — вздохнул Митя. — В эту игру ведь не только вы играть можете…
— Это ты о чем, полицейский сынок? — тот начал угрожающе приподниматься.
— Я, безусловно, боюсь за отца — поэтому, пожалуй, убью вас обоих, просто чтоб не рисковать, — тоже начал подниматься Митя.
Лицо его оставалось невозмутимым, но мысли отчаянно метались. Что ему на самом деле делать? Оставлять этих двоих в надежде, что всё лишь пустые разговоры, нельзя: мало ли когда они перейдут от болтовни к делу и кто станет их жертвой. И впрямь убить? Слишком много вопросов, слишком велика огласка. Сдать отцу? Та же беда — откуда он, Митя, знает про Ивана с Петром и их планы.
— Митя, что за глупости — что значит, убью? — Ада обеими руками вцепилась ему в локоть.
— Эй, Петр, сядь! Сядь немедленно, я сказал! — Тодоров и Гирш повисли на Петре. Грохнуло.
В первый момент Мите показалось, что это Петр ринулся на него в атаку. Но тот замер напротив, недоуменно прислушиваясь.
Снова загрохотало — и стало ясно, что колотят дверь. И Митя даже знал, чем — ножнами шашки.
— Откройте! Именем государя-императора немедленно открывайте! Полиция!
— Не ожидал от вас, Дмитрий! — пробормотал Тодоров.
Митя мгновение смотрел на него непонимающе, а потом почувствовал, как у него вспыхивают щеки, и лбу становится горячо:
— Полагаете, это я их привел? — почти прошипел он. — Чтобы дать противникам
