У дома супругов Феншоу парковать машины запрещалось, но Грегори пренебрег этим. Он побежал к подъезду по мокрому асфальту, отражавшему, как зеркало, далекие огни. Довольно долго он пытался повернуть ключ в замке, пока не понял с удивлением, что парадная дверь не заперта. Такого еще никогда не бывало. Громадный холл не был погружен в темноту; он был заполнен колеблющимся полусветом, отблеск которого то угасал, то снова разгорался на сводчатом перекрытии высоко над лестницей. Грегори на цыпочках проследовал до зала с зеркалами и замер на пороге.
Там, где прежде стоял стол, находилось возвышение, покрытое коврами. По обеим его сторонам горели свечи, ряды которых отражались в угловых зеркалах. Воздух заполнял запах растаявшего стеарина, желтоватые и голубоватые язычки пламени хаотично подрагивали, одна из свечей шипела. Картина была столь неожиданная, что Грегори надолго замер, вглядываясь в пустое пространство между рядами свечей. Он медленно поднял взгляд; казалось, он считает радужные искры, вспыхивающие и исчезающие в низко висящей хрустальной люстре. Он огляделся, вокруг было пусто.
Ему предстояло пройти через зал, он двинулся вдоль стены на носках, как вор, задел ногой едва заметную, белую, тонкую, скрученную, как пружина, деревянную стружку. Возле открытых дверей он услышал приближающиеся шаги. Он заторопился в надежде, что успеет добраться до своей комнаты, избежав встречи, и тут увидел впереди, во мраке, дрожание золотых искр. Из коридора выплыла миссис Феншоу. Она двигалась медленно, на ее черное платье была наброшена лиловая шаль, украшенная золотыми цехинами, они раскачивались при каждом движении. Грегори, не зная, как поступить, хотел обойти ее, но она не уступила дороги. Шла, точно слепая, и он вынужден был податься назад. Он пятился, а она шла навстречу, словно не замечала его. Грегори споткнулся о край ковра и остановился. Они были уже среди зеркал.
— Моя жизнь! — зарыдала миссис Феншоу. — Жизнь моя! Все! Все! Его увезли! — Она подступила так близко, что Грегори ощутил на лице ее дыхание. — Он знал, что не выдержит, знал, знал и еще сегодня мне говорил! Но все было как обычно, почему так не могло продолжаться и дальше? Почему?! — повторяла она, опаляя его дыханием, пока наконец слова, произносимые с душераздирающей болью, не перестали для него что-либо значить.
— О… не знаю… правда ли… Я страшно сожалею… — беспомощно бормотал Грегори, погружаясь в какой-то абсурд, в какое-то непостижимое несчастье, в театр неожиданных событий и подлинного отчаяния. Из-под шали, в которую куталась миссис Феншоу, высунулась темная, скрюченная рука и крепко схватила его за запястье.
— Что случилось? Неужели мистер… мистер… — он не закончил. Она утвердительно закивала, беззвучно рыдая. — Ох, так внезапно, — промямлил он.
Это словно отрезвило ее. Она посмотрела на него с напряжением, пристально, почти с ненавистью.
— Нет! Не внезапно! Не внезапно! Нет! Это длилось много лет, много лет, но он постоянно отодвигал это от себя, мы вместе оттягивали, у него было все самое лучшее, что может иметь человек. Я каждую ночь массировала его, а когда ему было плохо, до рассвета держала его за руку, сидела рядом с ним, он мог оставаться один только днем, днем он не нуждался во мне, но теперь ночь, ночь!!!
Она снова страшно кричала, ее голос отзывался неестественно звонким эхом. Надломленное, искаженное, оно неслось откуда-то из глубины дома, из мрачной анфилады комнат, открывавшейся за лестницей. «Ночь…» — гремело над головой женщины. Одной рукой она судорожно вцепилась в запястье Грегори, другой колотила его в грудь. Удивленный, подавленный такой откровенностью, такой искренностью и силой отчаяния, Грегори начинал понемногу осознавать происшедшее; он молча глядел на подвижные огоньки, освещавшие пустое, устланное коврами место в центре зала.
— О Господи, Господи! О Господи! — прокричала миссис Феншоу; ее возгласы потонули в рыданиях. Слезинка блестящим светлячком упала на лацкан пиджака Грегори; он почувствовал облегчение от того, что она наконец заплакала. Вдруг миссис Феншоу затихла и удивительно спокойно, чуть всхлипывая, произнесла: — Спасибо. Простите. Идите, сударь. Идите. Вам никто не будет мешать. О, никто! Никому, никому…
При последних словах ее голос опять стал опасно смахивать на безумный крик. Грегори испугался, но миссис Феншоу, плотнее запахнувшись в складки лиловой шали, направилась к дверям. Грегори дошел до коридора и почти побежал по нему, пока не нащупал рукой дверь своей комнаты.
Старательно и крепко прикрыв ее за собой, он зажег лампу, присел на стол и уставился на свет — до рези в глазах.
Значит, мистер Феншоу был болен и умер? Какое-то продолжительное, странное, хроническое заболевание? Она ухаживала за ним? Только ночью? А днем? Днем он предпочитал оставаться один. Что у него было? Может быть, какие-то удушья? Она говорила про массажи. Что-то с нервами? И бессонница? Возможно, что-то с сердцем? А ведь он казался здоровым. Во всяком случае, ничто не говорило о тяжелом недуге. Сколько лет ему могло быть? Наверняка под семьдесят. Когда же это произошло? Сегодня, то есть вчера. Меня не было дома почти сутки; скорее всего, это произошло утром или днем, а увезли его вечером. Иначе для чего понадобились бы эти свечи?
Грегори согнул ноги: они начали затекать. «Значит, это объясняется так, — размышлял Грегори. — Феншоу был болен, ему требовался уход, какие-то длительные, сложные процедуры, а когда же она спала?..»
Он вскочил на ноги, вспомнив, что Шеппард все еще его ждет. Достал из шкафа старый плащ, оделся и на цыпочках вышел. Дом был погружен в тишину. В гостиной догорали свечи; в их замирающем свете он сбежал по лестнице. Все это продолжалось не более тридцати минут, с удивлением отметил он, садясь за руль. Когда он проезжал возле Вестминстера, пробило час.
Шеппард открыл ему сам, как и в первый раз. Они молча поднялись наверх.
— Простите, что вам пришлось меня ждать, — сказал Грегори, вешая плащ, — но умер хозяин моей квартиры, и я должен был… э… принести свои соболезнования.
Шеппард холодно кивнул и движением руки указал на открытую дверь. Комната не изменилась; при свете коллекция фотографий на стенах выглядела как-то иначе, и Грегори пришло в голову, что в них есть нечто претенциозное. Шеппард сел за письменный стол, на котором возвышалась груда бумаг и папок. Он довольно долго молчал. Грегори был еще весь во власти атмосферы темного, затихшего дома — с внезапно умолкнувшей стеной у кровати, с угасающими свечами. Он непроизвольно коснулся запястья, как бы стремясь стереть след прикосновения миссис Феншоу. Сидя напротив главного инспектора, он впервые за эту ночь ощутил страшную усталость. Ему внезапно пришло в голову, что Шеппард ждет доклада о его визите к Сиссу. Эта мысль вызвала у него такое сопротивление, словно он собирался предать кого-то близкого.
