Помню, как колол его в болевые точки, а он лишь мычал сквозь зубы. А потом вдруг разорвал цепь наручников, выхватил у меня нож и попытался ткнуть в лицо! Еле успел отскочить, но глаз он мне задел… Спасти его уже было невозможно, так что я с тех пор неразлучен с повязкой.
– Досадно… Так хотелось бы посмотреть на тебя без неё…
– Могу тебе это устроить, – Эрик потянулся к повязке.
– Нет, нет! – я отвернулась и замахала руками, стараясь остановить одноглазого, – Я имела ввиду тогда, когда ты ещё не был травмирован.
Эрик бодро рассмеялся, убирая руку от чёрной полоски ткани, закрывающей пустую глазницу.
– Я знаю, просто пошутил! Но, по правде говоря, время уже позднее, думаю, и тебе, и мне пора забыться сном! Конечно, было очень приятно быть сегодня с тобой!
– Мне тоже, Эрик! – жалко было отпускать его, хоть и придётся.
Я поднялась, чтобы проводить блондина. Эрик сделал шаг в мою сторону:
– Но, перед тем, как уйти, я должен предложить тебе ещё один тест, – психолог достал из кармана прямоугольник из картона, – Здесь другая картинка – скажи, что на ней видишь, Катарина?
Я приняла из его рук картонку и внимательно посмотрела на неё: похожие хаотичные пятна самых разных цветов. Эти аляповатые мазки складывали собой что-то совершенно невообразимое…
Я озвучила все одну из сотен приходящих на ум ассоциаций:
– Вижу здесь море, солнце скрывается над горизонтом, а в небе, совсем низко над водой, летают чайки… или это летучие рыбы…
Эрик довольно улыбнулся и забрал из моих рук карточку. Его голубой глаз азартно сверкнул в свете люстр…
– В чём дело? – недоумённо захлопала я глазами, повторно улыбаясь вслед за ним.
– Видишь ли, всё случилось именно так, как я и планировал. Ассоциации с изображением в парке помнишь? Тогда ты не поверила, что они вызваны негативным восприятием окружающего. Так вот, сейчас я предложил тебе то же самое изображение…
Эрик Пансмакер ушёл ровно в полночь. Он навсегда покинул мою жизнь, оставив немало тем для размышления. Его философия, оставшаяся в моей голове, безусловно, изменит мою жизнь.
Я сижу на подоконнике, прижавшись лицом к ледяному стеклу. С той стороны ночь. Как только наступила среда, в небе закружились первые снежинки…
Навеки ваша, Катарина!
Меня зовут Гарольд Белфорт. Большая часть города трясётся от страха при первом упоминании моего имени. Меня боятся, но не уважают…
Два часа назад я расправился с очередной гнидой. Он решил, что своих можно просто так бросить и умчаться в клан мафии, прихватив с собой пару наших секретов. Предатели – это те редкие мученики, которых я убиваю особенно жестоко… И стараюсь делать это медленно!
Урод был не из слабаков – пришлось немного повозиться. В драке я даже потерял свою монету, которую так и не смог найти. Что ж, придётся идти делать новую…
Предатель получил своё: связал его, облил бензином и поджёг. Когда отошёл уже достаточно далеко, позади раздались его истеричные крики. Снотворное, что я вколол недомерку, перестало действовать, и догорал он, будучи в сознании.
Пожалуй, убийство достойно того, чтобы его запомнить. Коллекция моих самых красивых работ пополняется…
Уже почти четыре часа, как идёт треклятый снег. Белые звёздочки сыплют на шляпу и плечи. Пальто постепенно намокает. Ногам холодно. Сказываются корни – предки жили в тёплых южных странах…
Впрочем, не уверен, что бледнолицым местным намного теплее.
Темнокожий здоровяк с толстыми дредами, свисающими из-под желтоватой шляпы для Данкелбурга является зрелищем достаточно непривычным, несмотря на засилье иностранцев… Когда из темноты на человека надвигается чёрное лицо, тот непременно дёргается со страху. Альфред без конца шутит, что я могу по ночам становиться совсем невидимым, если разденусь догола…
Смешно.
Становится холоднее, и я поплотнее укутываюсь в пальто. Городские шумы доносятся со всех сторон, словно крик обожравшихся воронов на кладбище. Представляю их жёлтые глаза, пялящиеся на меня с глупым инстинктивным страхом и детским любопытством. Чёрные клювы лоснятся…
Арнвэстрабе – прямая, как дуло пистолета, улица, соединяющая центр с западом. Здесь не меньше двухсот домов: я сейчас нахожусь напротив сто восемнадцатого, а наш небольшой штаб располагается в пятнадцатом… Идти долго, а такси брать не хочется…
Люблю ходить пешком.
При этом я вижу только плитку тротуара да свои ноги: взгляд направлен в землю, а мотать головой по сторонам никогда не любил. К тому же так меньше возможностей у свирепого ветра забраться под шарф.
Полосатый, белый с чёрным, очень тёплый. Ношу его уже вторую неделю. Всё равно мёрзну…
Бороться им с лютыми морозами надвигающейся зимы практически бессмысленно, как и бессмысленна моя жизнь, да и жизнь абсолютно любого человека, дриджа или асилура на земле. Под всесжигающим взором Небожителя все мы представляем собой лишь никчёмные мелкие точки на схеме планеты…
Да не снизойдёт на меня гнев его…
Вдали раздались первые отголоски сирены. Заунывным воем очнувшегося ото сна сварца они расползлись по округе и принялись карабкаться вверх по небоскрёбам, стучась в окна мирно спящим. Со временем звук только нарастает, что свидетельствует о приближении его источника.
Вскоре он появился – из-за угла на бешенной скорости выскочила красная, как окровавленная слониха, пожарная машина. На её крыше попеременно вспыхивают две синие мигалки. Скрипя покрышками о первый снег, она совершила разворот и пронеслась мимо меня. Я не обернулся, чтобы посмотреть ей вслед: и так известно, куда направляется бригада пожаротушителей…
Около часа назад я вернулся в свою квартиру… очередную квартиру. Стараюсь менять берлоги почаще. Сразу заподозрил неладное – словно зверь, учуявший чужака. Гадина не испугалась мощного запаха мочи владельца и вторгнулась на мою территорию.
Замок был цел – открыли мастерски. На такое способен Дойл, хотя и другие члены банды тоже владеют навыками взлома. А в том, что произошло проникновение, я ни на секунду не сомневался, потому что в комнате оказалась включена лампа…
В свете, льющимся золотыми потоками из-под тёмно-зелёного абажура, лежал конверт. В конверте письмо. В письме короткая фраза «У Ротвейлера есть для тебя работёнка. В твоих интересах прийти поскорее»…
Меня нашли товарищи по банде. Если, конечно, можно назвать этих людей товарищами. Мы просто работаем на одного человека, подчиняемся некоему Ротвейлеру, проводим немало времени вместе, иногда они лезут ко мне с тупыми разговорами. Не уверен, что их можно назвать товарищами.
