Александр Леонидов
Красный телефон
— Горько… Горько и больно сознавать, что ушел из жизни совсем еще молодой человек — Саша Ершов. Да, он был молод, как человек, но Саша был вполне зрелый художник. Сегодня мы, его друзья, коллеги по искусству, его родные прощаемся с ним. Смотрите, сколько почитателей Сашиного таланта пришли, чтобы отдать ему последние почести! У всех на глазах слезы. Нас оставил простой, талантливый человек, которого все мы очень любили… Он был не из тех, кто не оставляет после себя следа в этом бренном мире. Его многочисленные работы, его богатое творческое наследие осталось нам, и всегда, глядя на полотна Ершова, мы будем вспоминать о нем. Сашино творчество всегда отличалось оригинальностью, стремлением к поиску своего пути в искусстве, к душам людей, и никто не оставался равнодушным, стоя перед его картинами, глядя на его графические работы, всматриваясь в его рисунки. Ершова либо принимали полностью, либо полностью отвергали. Но равнодушных не было никогда! Он был личностью, художником в самом высоком смысле и значении этого слова… Смерть застала Сашу в расцвете творческих сил и таланта. Как много он сделал и сколько не успел! Его смерть — непоправимая беда для всех пас… Прощай, Саша…
Говоривший печально склонил седеющую голову с аккуратным пробором и сделал тонкой артистической рукой плавный жест, как бы смахивая слезу. Было жарко. Окружающие немного постояли, тоже опустив головы и глядя застывшими глазами на обитую красной материей крышку гроба, под которой лежал их собрат, художник. Несколько скульпторов, здоровых и хорошо физически развитых мужчин, осторожно приподняли на длинных вафельных полотенцах гроб и, сдерживая легкое покряхтывание, под негромкий руководящий шепоток: “Зад заноси, правее, правее… аккуратней, аккуратней”, стали опускать его в узкую могилу. Рыжая земля струйками потекла в яму из-под их ног, и в наступившей тишине было слышно, как по крышке постукивают комочки. На спинах скульпторов от напряжения вздулись бугры мышц и почернели от пота рубахи. Гроб, несколько раз задев за стенки могилы, медленно опустился. Облегченно вздохнув, мужчины вытянули полотенца и передали их неизвестно откуда подоспевшим старушкам в темных платках. Старушки с чопорными выражениями на лицах тут же принялись ловко резать полотенца на куски и раздавать “работникам”, строгим шепотом объясняя, что так положено. Скульпторы, стесняясь, суетливо запихивали куски полотенец в карманы.
Жена Ершова, бледная, стройная молодая женщина в элегантном костюме из черного бархата, с накинутым на голову ажурным, траурного цвета, платком, подошла к краю могилы, изящно наклонилась, взяла горсть земли, подержала секунду и бросила в яму. Земля гулко ударила по гробу. Ершова отошла, тщательно отряхнула черные перчатки и платочком вытерла выступившие на лбу капельки пота. За ней потянулись другие. Послышалась дробь падающей земли.
Бородатые мужчины отвели в сторону тихо рыдающую женщину. Ершова метнула на нее пристальный взгляд и снова опустила длинные, безутешно вздрагивающие ресницы.
Скульпторы, умело орудуя лопатами, закидали яму и из бесформенной кучи земли соорудили вполне приличный холмик. Прихлопали его штыковыми лопатами, притоптали кое-где ногами и, навалившись втроем на небольшой, окрашенный голубенькой красочкой, металлический памятник, вдавили его в землю. После небольшой сутолоки была воздвигнута шатающаяся оградка.
Какой-то невидимый организатор дал следующую команду. Разлили по стаканам теплую, тошнотворно пахнущую водку. На закуску каждому выдали по конфетке и печенюшке. Пробормотав “упокой его душу” или “чтоб земля была ему пухом”, а кто и молча, осушили граненые стаканы и, морщась, поспешно стали совать в рот сладости. Многих передергивало от горячительной жидкости. Вытирали пот: кто рукой, кто платком, кто рукавом; и спешили, лавируя между железными клетками, расположенными в замысловатом беспорядке, словно для того, чтобы покойники не могли найти обратной дороги, спешили к автобусу, с любопытством рассматривая по пути памятники. Ахали и охали: “Ах, какая молодая! Ох, какой молодой!” И торопились, торопились па поминки.
Места в автобусе заняли без лишней суеты, но достаточно быстро. Машина тронулась. Ветки сосен хлестали по крыше, словно пытаясь задержать ее.
Почувствовалось облегчение. Каждый ощущал, что выполнил свой долг. Теперь не надо было делать что-то не совсем приятное, обременительное, навевающее тоскливые мысли. И кто-то с легким налетом грусти рассказывал, как однажды они с покойным Ершовым были на рыбалке. Кто-то совсем не к месту вставлял, улыбаясь: “Да хороший Сашка мужик… был”.
Жара. Водка делала свое дело.
В столовой было уже все готово. Столы составлены в один длинный ряд. Сполоснули руки и стали чинно рассаживаться. Блины, кутья, кисель, водка. Разлили по стаканам. Была сказана еще одна проникновенная и трогательная речь. Затем последовал призыв выпить за душу покойного. Кто-то неопытный в таких мероприятиях попытался чокнуться, но его одернули громким шепотом: “Нельзя!..” “Сначала кутью… На блинчик ее, на блинчик… Передайте, пожалуйста, вилку… Нельзя, ешьте ложкой…” Разнесли не очень наваристые щи. “Помянем…” Помянули и дружно принялись за остывающие щи.
Вышли покурить. Негромко рассказывался “новый” анекдот. С лиц потихоньку сползала маска печали. Собравшиеся разбивались на мелкие группки, беседы становились все оживленней…
“Я, Куфтин Анатолий Евдокимович, отбывая наказание, решил выйти на свободу с чистой совестью. Поэтому пишу настоящую явку с повинной. В июне прошлого года я познакомился на вокзале с гражданином Мозгуновым Яковом, отчества не знаю. Он жил на Чернышевском спуске. Мы оба не работали, денег не было, и поэтому мы ловили рыбу и бревна в Оби и продавали их. На вырученные деньги приобретали спиртное и продукты. В начале июля, числа точно не помню, мы пошли рыбачить часов в пять утра. Не помню из-за чего у нас произошла ссора, но гражданин Мозгунов стал нецензурным словом говорить о моих родителях. Назвал меня козлом. Наша лодка была недалеко от Коровьего острова. Я обиделся и решил проучить его путем сталкивания в воду для охлаждения. Топить его я не хотел! Я не знал, что он не умеет плавать. Я столкнул его с лодки. Он стал махать руками и пускать пузыри. Потом вынырнул и снова ушел под воду. Я думал он придуряется, но он больше не вынырнул. Я его не хотел убивать! Все получилось случайно. В чем и раскаиваюсь чистосердечно. Прошу суд учесть мое признание”.
