Свиркин подскочил. Роман посмотрел на меня укоризненно, как на непослушного, невыдержанного ребенка.
— Жена-то опознала, — выдохнул он, — но это был не Ершов. Получив явку с повинной, Осипов эксгумацию провел, и, как он выразился, результат налицо — лицо не то. Вместо Ершова другого похоронили.
Я представил, как неунывающий следователь прокуратуры Осипов потирает руки и приговаривает свое любимое: “Ну и ладненько!” Мне, милицейскому следователю, редко приходится иметь дело с трупами, разве что во время дежурства. Осипов же постоянно с ними в контакте, и, надо же, такой оптимист! Мне нравится, как он работает, никогда не поддается панике.
— Да, чтоб не забыть, в том месяце, когда Мозгунова утопили, неопознанных трупов в Оби, в районе Новосибирска, больше не находили, — закончил Вязьмикин и сложил на колени свои большие, как у кузнеца, руки.
— Николай Григорьевич, — наконец прорвался Свиркин, — а тот утопленник, которого Роман нашел, это точно Мозгунов. Яшкин, судмедэксперт, да вы его знаете, чего-то по амбулаторной карте сверил и дал заключение, что вместо художника похоронили Мозгунова.
Я встал из-за стола и подошел к окну. Солнце слепило глаза, снег почернел и начал оседать, но никто не торопился снимать шубы, холода могли вернуться. Не оборачиваясь, я произнес, как бы для себя:
— Где же в таком случае Ершов?
Заданный вслух вопрос прозвучал довольно глупо, ведь они пришли за моим советом. Однако, по наступившей тишине и сосредоточенному сопению за спиной я понял: ребята вновь перебирали все возможные ситуации. Иногда в нашей работе важна даже не дельная рекомендация, а хороший оппонент, который разрушает версии, кажущиеся тебе крепкими, глядишь, и на единственно правильную наткнешься. Роман и Петр, наверняка, уже многое передумали и не раз спрашивали себя: откуда у Мозгунова записная книжка художника, по я все-таки задал этот вопрос, повернулся и посмотрел на Петра, уж он-то обязательно имеет десятка два ответов.
— Может, Ершов подарил ее Мозгунову? — тут же выплеснул Свиркин.
— Ага, — хмыкнул Роман, — другу на память.
— Или Мозгунов украл ее, — слова предположил Петр.
— Спутал с бумажником, — подсказал Вязьмикин.
— А что?! Куфтин и Мозгунов запросто могли ограбить Ершова! — не унимался Свиркин.
— И поделили по честному добычу, — ухмыльнулся Роман.
Но Свиркина не так легко было остановить.
— А вдруг они убили его? — выдал он новую версию.
— Разумно мыслишь, — похвалил Вязьмикин, — они убивают Ершова, бегут в мастерскую и пишут на стенке: “На бледно-синем небосклоне свой прочерчу незримый след…” Заметь, в душе они поэты. Когда инсценировка самоубийства закончена, Куфтин топит своего соучастника, заметая таким образом все следы. А потом вдруг в, местах лишения свободы у пего пробуждается совесть, но не до конца, и он пишет явку о том, что случайно утопил Мозгунова и совсем забывает про Ершова.
На этот раз Петр обиделся:
— Ну что ты смеешься? Я же пытаюсь версии строить. А ты… — он огорченно опустился на стул и подпер подбородок руками, воткнув локти в острые колени.
Такие конфликтные ситуации между оперуполномоченными я наблюдал не раз, и поэтому не придал стычке значения, зная, что никаких последствий она не повлечет.
— А если они нашли труп Ершова и обобрали его, — настала моя очередь строить версии.
— Где же тогда труп? — недоверчиво покосился Вязьмикин.
— В воду бросили, — ответил я.
— Что-то многовато утопленников, — прогудел Роман, вылезая из своего закутка.
Я понял, что в построении версий был не на высоте, и, разведя руками, произнес:
— Тогда могу сказать только то, что, наверняка, уже говорил Осипов и что вы сами, безусловно, знаете: знакомства, связи, отношения с окружающими, склонности Ершова. Ищите ответы на вопросы: кому выгодно, чтобы художник исчез? За что с ним могли расправиться? Трясите обычные мотивы: ревность, месть, хулиганство, корысть.
— Утешил, — пробасил Роман.
— Может, жена убила его, чтобы имущество не делить? — подскочил Петр, вдохновленный новой версией.
Вязьмикин тяжело вздохнул:
— Поеду в колонию, Куфтина допрашивать.
— Далеко? — участливо спросил я.
— Нет, в нашей области он сидит.
— А ты бы с жены Ершова и начал, — сказал я Свиркину.
— Подключи все свое обаяние, — подмигнул ему Роман.
Петр сложил на узкой груди длинные руки, всем своим видом показывая, что колкости такого рода его не задевают.
Женщина взглянула на оперуполномоченного:
— Из милиции? Но я не вызывала… Может, вы ошиблись?
Ее красивое лицо выражало удивление. Темные, почти черные глаза, тонкий нос, чуть надменный росчерк губ, модная стрижка с короткими висками. Петру приходилось встречаться с такими женщинами во время поквартирных опросов. И его всегда изумляло, как они умудряются выглядеть дома столь же безупречно, что и на людях. Халат прямо как со страниц журнала мод. Легкий, но со вкусом наложенный грим. Свиркин почему-то всегда чувствовал себя скованно с подобными дамами.
Он отрицательно покачал головой:
— Вы меня извините, пожалуйста, Зинаида Прокопьевна, я по поводу вашего мужа.
Лицо Ершовой осталось совершенно спокойным, словно у нее каждый день пропадают мужья и ей привычно беседовать в работниками уголовного розыска на эту тему. Ее изящная рука указала на кресло:
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Петр, осторожно ступая, прошел по дорогому, изумрудного цвета паласу и сел на краешек кресла так, словно боялся повредить его велюровую обивку. Ершовой он показался похожим на большого нескладного кузнечика, и она одними губами, едва заметно, улыбнулась. Свиркин посмотрел на нее снизу вверх и извиняющимся тоном произнес:
— Я понимаю, что заставляю вас страдать…
Фраза Петра, похоже, развеселила хозяйку. Она беззаботно, но с достоинством усмехнулась.
— Страдать? Нет уж, увольте… Молодой человек, я прошу вас правильно понять меня… У нас с Александром были весьма своеобразные отношения. Чтобы я убивалась?.. Хватит с него и того, что я десять лет прожила с ним под одной крышей…
Последние слова она сказала если не зло, то, во всяком случае, достаточно резко. Внезапно замолчав, Ершова шагнула ко второму креслу и, опустившись в него, взяла с журнального столика сигарету. Петр, сам того не замечая, услужливо щелкнул зажигалкой, лежавшей тут же на столике. Зинаида Прокопьевна подождала, когда он поднесет огонь поближе, прикурила и благосклонно кивнула в знак благодарности.
