— Кто-кто?
— Ну, кхумеры… как их еще назвать-то?… Когда кровососка из медведя делается, али из чего-нибудь навроде секача…
— А-а-а! — понял, наконец, следователь, — вы имеете в виду «химеры»! Сильные и опасные животные попавшие в сильные и опасные эфирные аномалии… Так-так… Значит, аномалии, все же, есть… И либо они очень стойкие, либо замок постоянно генерирует новые. Забавно… Очень забавно… Понимаете, Гастон: мощная и стабильная эфирная аномалия — по сути, готовые ворота для сильных и оч-ч-чень неприятных Других. А тут — кровососки да прочие химерические создания. Похоже на контролируемую работу очень мощного колдовского устройства… Черт, это становится очень, очень интересным!
— А я ж говорил!..
— Да помню я, помню… Вот завтра и пойдем смотреть, что к чему… А пока что не мешало бы нам…
Бровар и Гастон испуганно подняли глаза на Фигаро: слишком уж конец его внезапно оборванной на полуслове фразы напоминал предсмертный хрип. Сам же следователь даже не смотрел на них; его взгляд был устремлен к входной двери, причем, судя по выражению лица Фигаро, в дом старосты только что зашел, как минимум, голодный Демон-Сублиматор.
В дверях, однако, не было даже домового. Там стоял старичок — низенький, ладный, одетый в нечто вроде плотно облегающего комбинезона защитной окраски и высокие, явно дорогие сапоги (как выразился позже староста, «столичного качества»). Старичок был перепоясан чем-то вроде очень широкой кожаной ленты с множеством кармашков и сумочек, в которых что-то звенело и булькало, а за спиной у старичка был закреплен удобнейший походный рюкзак от «Фродо, СынЪ и м. Воронцова» — полувоенная модель с водонепроницаемой пропиткой. Непримечательное лицо старичка портила только бородка — седая и куцая — делавшая его похожим на пожилого пакостного нравом козла.
Громкости вопля следователя мог бы позавидовать даже тудымский брандмейстер Жичка:
— СА-А-А-АЛЬДО!!!
Выражение лица старичка враз изменилось; теперь это была забавная смесь удивления, опаски, раздражения и возмущения.
— Фигаро! — проблеял старичок. — А вы что здесь…
Договорить, он, впрочем, не успел, однако довольно ловко увернулся от брошенного следователем стакана. Секунда — и дипломированный алхимик Альберт Сальдо, старый знакомец следователя ДДД Фигаро уже шустро уплетывал через огороды в сторону ручья.
— …А куда это почтенный господин Фигаро побежали? — удивился староста. — Они что, знакомы с мастером Сальдо?
— Ага, — вздохнул Гастон, — знакомы. Старые… м-м-м… приятели… Ладно, пойду-ка я, что ли, за ними. Как бы почтенному мастеру Сальдо эта встреча боком не вылезла…
- Я не пойду в Шератон с этой скотиной!
— …тише, тише, Фигаро. Спокойно. Вас никто и не заставляет…
— …я знаю, он специально решил мне все испоганить. Старый жулик…
— Да как же «специально», если он сюда приперся за два дня до нас?!
— И вы туда же! Вы, Гастон, не знаете этого проходимца…
…Утро следователь и администратор встретили сидя на завалинке у дома старосты. Приятели паковали рюкзаки, при этом настроение следователя нельзя было назвать иначе как мерзопакостным. И дело было не только в похмелье (оно оказалось на удивление щадящим); под глазом Фигаро расплывался здоровенный синяк успевший к утру потемнеть и разлиться по краям нежной желтизной.
— И как он вас так умудрился, ума не приложу!.. — Гастон присвистнул и покачал головой. — Вроде ж маленький такой старичок…
— Да не он это! — прошипел следователь, вертя в руке осколок мутного зеркальца, с помощью которого Фигаро пытался оценить повреждения нанесенные своей физиономии. — Погнался я за ним через огород, споткнулся о кротовый холмик и гвозданулся прямо на грядку… Хорошо хоть глаз на месте, мать его за ногу…
— Ума не приложу, — Гастон задумчиво почесал заросший редкой щетиной подбородок, — чего это Сальдо тут понадобилось? Я с утра пораспрашивал местных, так они говорят, что алхимик подрядился идти в Шератон, причем еще до того, как мы сюда прибыли. Ладно еще вы, Фигаро, вы человек служивый. Но Сальдо… Этого прохвоста весь Тудым знает; он же бесплатно даже не высморкается. Чем ему здешние охотники платить собираются? Беличьими шкурками?
— Не думаю. — Следователь грустно ощупал синяк и поцокал языком. — Взгляните, любезный Гастон, вон туда.
— Куда?.. А, этот столб на главной улице? Обвязанный букетиками? И что?
— На самом верху. Приглядитесь.
Гастон проследил за пальцем Фигаро… и открыл от удивления рот.
Там, где главная улица расширялась, образуя нечто вроде маленькой — как раз под стать Топкой Пали — площади, стоял «венчальный столб» — высоченное бревно вкопанное в землю и увенчанное чем-то вроде деревянного колеса с восьмью спицами. Судя по количеству привязанных к столбу букетов подруг у кузнецовой дочки было немало (согласно традиции, каждая из них должна была таким способом отметиться у «венчального столба» — на счастье). А на самой вершине, как раз в центре «колеса»…
Там лежал венок. На первый взгляд — самый обычный венок из полевых цветов и травок, из тех, что деревенские девки со скуки плетут, спасаясь от жары под деревьями в полуденный час покоса. Разница была лишь в огромном количестве разноцветных нитей вплетенных между стеблями трав и в том, что венок на столбе каким-то невероятным образом можно было в мельчайших подробностях рассмотреть с расстояния в полтораста шагов.
Это был весьма занимательный оптический эффект: пространство как бы стягивалось в воронку вокруг венка на столбе; взгляд словно сам собой скользил вдоль невидимых силовых линий, останавливаясь, в конце концов, на некоей эфирной линзе, сквозь которую венок можно было рассмотреть в мельчайших подробностях. Колдовством от этого всего несло за версту.
— Ого! — Гастон поднял брови. — Это что еще за штуковина такая?
— Корона Летней Королевы, — следователь вздохнул. — Уверен, что вы ни о чем подобном не слышали, поэтому вот вам краткий экскурс в историю колдовства — да, да, Гастон, я тоже ненавидел этот предмет, но, как оказалось впоследствии, для колдуна копаться в старых книгах — полезнейшее занятие… Помните: Стриш назвал похищенную девушку «Летней Королевой»?
— «…ваша Летняя Королева будет ждать в замке Шератон». Или как-то так. Помню, конечно.
— Ну вот. «Летними Королевами» в глубинках подобным этой называют девушек рожденных в период летнего солнцестояния. Вам более известен другой распространенный термин…
— «Третья печать». Ага. — Гастон кивнул. — Вот оно что…
…девушек рожденных на летнее солнцестояние называли по-всякому; однако проблемы с ними связанные с незапамятных времен были одними и теми же. Непонятно почему, но нежные создания рожденные в этот период становились объектами самого пристального внимания всевозможных Других существ. Объяснения этому феномену никто из колдунов так и не дал (хотя проблемой «Летних королев» занималось немало корифеев), суть же была проста: в эфирных потоках вокруг таких девиц обитал целый сонм Других. Они, правда, никак себя не проявляли; создавалось впечатление, что Другие существа нежатся в лучах аур девушек точно коты у печки. По сути, это был забавный метафизический казус, коих, будем откровенны, и без того немеряно.
Но, к сожалению, возможность вывести сопровождающих «Летних Королев» Других из себя была. Для этого достаточно было выдать такую девушку замуж.
Даже на само появление у «Летней Королевы» ухажера выводило Других из спячки, а уж свадьба заставляла их действовать особо активно. И, к сожалению, всегда с фатальными для незадачливого жениха последствиями.
Начиналось все обычно с легкого бытового травматизма — то на грабли наступит суженый, то палец порежет, то в сенях поскользнётся. Но дальше все шло по нарастающей и если жених не успевал вовремя убраться восвояси, то дело могло закончится даже внезапно вылетевшей навстречу из переулка шаровой молнией.
Вот и приходилось девушкам «с летней полуденной» до старости жить одинокими (в худшем случае — вдовами) изредка перебиваясь случайными встречами с залетными кавалерами. «Третья печать» не снималась; ни один колдун еще не придумал спасения от этой напасти, ни один демонолог еще не извел Других обсаживающих несчастных девиц словно мухи жбаны с медом.
