— Так-так.
— Как видишь, Паланисс, все сходится.
— Воистину так, бригадир. Значит, либо статуэтка у этой женщины с Востока…
— Коти.
— …либо же она ее отдала, весьма вероятно, своему супругу.
— Который, согласно твоему отчету, скрывается от джарегов.
— Именно. — Паланисс нахмурилась. — Признаться, не понимаю, при чем тут джареги.
— Я тоже. Но мы это узнаем.
— Да, бригадир. Какие будут распоряжения?
— Ты способна завоевать доверие выходца с Востока?
Драконледи ответила не сразу.
— Не знаю. Никогда такого не пробовала.
— Тогда попробуй сейчас. Если сможешь — проверь, она ли взяла артефакт, и если да, то что с ним стало. Помни, она восточница. Польсти ей, обращаясь к ней вежливо, словно к человеку — они от такого тают.
— Как скажете, бригадир.
Отпустив ее, Кааврен задумался над тем, что сумел узнать. Думал он недолго — Кааврен, как мы знаем, расходовал мысли столь же бережно, сколь и слова, — и решил, что определенных выводов сделать не может, пока не узнает больше, нежели сейчас; и соответственно отложил вопрос до лучших времен.
Чуть погодя он получил отчет Тиммер, но в нем сообщалось лишь о начале расследования. Эти новости, хотя и важные, не снабдили Кааврена никакими новыми сведениями, на которых он смог бы выстроить теорию или проверить предположения.
Он работал до поздней ночи, надзирая за проведением следствия (на что был способен, благодаря выдающемуся могуществу Державы, и без личного присутствия на месте событий), а когда сон все же взял свое, прилег на раскладушке прямо в кабинете.
Рано утром его разбудил Бортелифф, последовательно вручив кляву, теплое влажное полотенце и сводный отчет, приготовленный ночной сменой обо всех событиях, с которыми надлежало быть ознакомленным капитану. Он выпил первую, растерся вторым и быстро изучил третий. Поскольку в последнем не содержалось ничего, требующего срочного внимания (намечающиеся беспорядки у рыбаков на морском берегу и особо жестокое убийство богача-орки), Кааврен снова вернулся к странному делу графа Сурке и серебряной тиассы.
В течение часа курьеры начали доставлять отчеты следователей. Ими Кааврен занимался по мере поступления, отмечая на полях все, что казалось ему интересным, условными знаками, как то «тщательнее изучить вопрос», или «уделить особое внимание», или «проверить алиби на прочность». Он искал общий узор и необычные дела любого рода, особенно направляя усилия на разгадку личности странных иссол.
После полудня вернулась Паланисс, прося позволения доложить о результатах работы. Кааврен сразу принял ее, ибо сам сгорал от желания услышать, что же ей удалось узнать.
— Так-так, Паланисс, — заметил он. — Судя по выражению твоего лица, ты не добилась полного успеха.
— Мне жаль в этом признаваться, бригадир, но вы совершенно правы.
— Жаль, жаль.
— Если желаете, я расскажу.
— Именно этого я и желаю. Проходи и садись. Уже лучше. Тебе удалось отыскать ту восточницу?
— О да, ее я нашла. Это было нетрудно.
— И она согласилась с тобой побеседовать?
— Согласиться-то согласилась, но…
— Да?
— Манера ее была холодной и даже недружелюбной.
— Странно.
— Воистину так, а если подумать, то даже неприятной.
— Ты права, Паланисс. Моим советом ты воспользовалась?
— Да, бригадир, и мне весьма огорчительно сообщить, что она оказалась непреклонной.
— Непреклонной?
— Именно так.
— Но ты общалась с ней вежливо?
— Со всей возможной обходительностью.
— Весьма необычно. Более чем необычно — странно.
— Полностью с вами согласна, бригадир.
— Итак, она отказалась что-либо тебе сообщать?
— Она сделала вид, что впервые слышит об артефакте.
— Невозможно!
— Согласна.
— И что, ты не уловила даже намека на то, обман ли это?
— Вот это пожалуй возможно.
— Возможно?
— Лицо ее стало каменным, и она смотрела мне прямо в глаза. Люди часто так делают, когда не желают выдать, о чем на самом деле думают; как правило, этим они прикрывают обман. Не могу судить, как у выходцев с Востока.
— И я не могу. А предполагать опасно.
— Верно, бригадир. Вы сами не раз говорили, что предполагать — значит думать как рыба[6].
— Да, я так говорил, и рад, что ты это помнишь. Тем не менее, в данном конкретном случае мы можем в порядке рабочей гипотезы принять, что она знает о деле больше, чем говорит нам.
— Всецело разделяю это мнение, — отозвалась Паланисс. — Итак, каким же будет следующий шаг?
— Давай кое о чем подумаем.
— О, думать я всегда готова.
— Прекрасно.
— Но…
— Да?
— О чем именно нам следует подумать?
— Ага, ты спрашиваешь, о чем?
— Да, и более того, если надо, готова спросить еще раз.
— Что ж, я хотел бы подумать вот о чем: если наше предположение верно, и восточница взяла артефакт из апартаментов Датаани…
— Да, если?
— То что она с ним могла сделать?
— О да. Вынуждена заметить, бригадир, это хороший вопрос, над таким не стыдно подумать.
— Рад, что ты так считаешь, Паланисс.
— Значит, начинаю думать.
— И я тоже.
Спустя несколько минут размышлений в тишине Кааврен проговорил:
— Возможно, она спрятала его у себя в доме.
— Да, это возможно.
— Или отдала кому-то еще.
— А продать она ее не могла?
Кааврен нахмурился.
— Статуэтка, конечно, из цельного серебра и стоить может немало, но…
— Да?
— Что-то подсказывает мне, что по каким бы причинам она ее ни забрала, дело тут не в деньгах.
— Я слишком хорошо вас знаю, бригадир, чтобы не доверять вашим предчувствиям.
— Итак, кому она могла ее отдать?
— У нее есть сын, бригадир.
— Сын, значит? Что ж, это конечно возможно.
— И разумеется, нам не следует забывать ее бывшего супруга, графа Сурке.
— Более того, Паланисс, именно к нему вновь и вновь возвращаются мои мысли.
— Думаете, она отдала статуэтку ему?
— Не вижу ничего невозможного.
Драконледи кивнула.
— Пожалуй, это даже не просто возможность, это уже вполне похоже на правду.
— Но если это так, ты понимаешь, в каком мы положении?
— Не уверена, что понимаю, что бригадир имеет честь сообщить мне.
— Мы ведь ищем серебряную тиассу, так?
— Именно.
— Но если ей владеет граф Сурке, нам это ничего не дает, потому что его нам никак не отыскать.
— О, это верно. Значит, расследование мало что нам дало.
— Таково и мое суждение, Паланисс. Тем не менее, я, возможно, начинаю видеть начало узора.
