Но, к великому сожалению добрых подданных прусской короны, в эту красивую стройную систему плохо вписывалось явление, пусть и крайне редкое, однако же чрезвычайно интересное. Некоторые новорожденные, почти исключительно мальчики, появлялись на свет с родимым пятном в виде восьмиконечной звезды, как правило, на левом плече. Пятно могло оставаться на человеке всю его жизнь, а могло и исчезнуть годам к трем, но суть от этого не менялась: отмеченные, как называли таких детей, имели немалые шансы стать очень сильными одаренными. Не все, далеко не все. Четверть отмеченных не проявляла себя вообще никак и обычно не доживала до двадцати лет, половина выходила на пятый-шестой разряд, зато оставшаяся четверть поднималась на такой уровень, что впору было задумываться о введении еще одного разряда… И дело тут не в какой-то сверхъестественной магической силе, а в том, что эти отмеченные обладали талантом делать невероятные, прорывные открытия и изобретения. Но в семье не без урода — отмеченным был, например, Емелька Страхов, вор и мятежник, устроивший чуть более полувека назад грандиозную смуту в Поволжье и Предуралье в самый разгар очередной войны с турками. Если бы не дивеевские монахи, блокировавшие тогда его одаренность, все могло бы кончиться очень плохо. Тупак Раминавира, или, как называли его испанцы, «Горный дьявол», едва не выбивший их из Перу, также считался отмеченным, хотя никаких иных доказательств тому, кроме его поистине фантастической удачливости, не имелось. Но все же для большинства людей отмеченные — это изобретатель Жозеф Кювель и естествоиспытатель Михаил Ломоносов, создатель действующей классификации магических проявлений Герхард Феррариус и первооткрыватель Окказии, как называют здесь Америку, Хуан де ла Коса, целитель Аркадий Попов и освободитель Иерусалима Людовик Святой…
Погрузившись в размышления, я даже не заметил, как в комнату вошел отец. Если бы не Лидия, с шумом вставшая, чтобы поклониться боярину и получить указание выйти, я бы рисковал считаться непочтительным сыном, не приветствовавшим первым главу семьи.
— Ты просил меня зайти? — дождавшись ухода Лидии, спросил отец.
— Да, отец, — почтительно ответил я. — Я хотел спросить: насколько сильна магическая защита нашего дома?
— Боишься, что вор вернется?
Вор? Какой вор? Ах, да, здесь же это слово все еще употребляется для обозначения любого преступника вообще, будь то грабитель, бунтовщик или еретик. Вор — значит, врет, то есть поступает не по правде.
— Нет, отец. Я боюсь, что он уже вернулся. Вышел из дома, выстрелил в меня и вернулся в дом. И сейчас ждет удобного случая повторить попытку.
— Вот как? — боярин Левской удивленно посмотрел на меня, как будто первый раз увидел. — Ну-ка, объясни!
Я выдал отцу свои соображения насчет ненужности ружья для одаренного, способного взломать магическую защиту и не оставить следов. А потом добавил:
— Да и следов, думаю, он не оставил только потому, что задний двор у нас от снега вычищен. Не надо было ему для этого быть одаренным.
— А ты, смотрю, вырос, — улыбнулся отец скупо, но так и лучился довольством. — Рассудил верно… Кому еще говорил это?
— Никому, отец.
— И не надо. С приставом Шаболдиным я поговорю сам. И всю прислугу проверю.
Что ж, беседу с отцом я с чистой совестью мог записать себе в актив. Убедил. Как он будет проверять прислугу, я уж не знаю, но на это сейчас вся моя надежда. Потому что какой смысл готовиться к новой жизни, да хотя бы к тем же выпускным испытаниям, если я до них не доживу?
Впрочем, оставался и еще один вопрос, не столь животрепещущий, но от этого не менее интересный. Вот почему, спрашивается, за все это время так ни разу не проведала сына боярыня Левская?
Глава 4. Опасные грезы
Две с половиной недели. Прошло уже две с половиной недели, как я впервые открыл глаза в новом теле и новом мире. И лишь второй день подряд я способен ходить. Да, с трудом. Да, только до уборной и обратно. Зато сам, без поддержки со стороны. Утка, судно и помощь Лидии в этом деле мне больше не нужны. Повторив столь кратенькое перечисление своих достижений еще пару раз, я посчитал сеанс аутотренинга завершенным и начал прикидывать, чем бы заняться вот прямо сейчас. Попросить Лидию принести чаю или опять залезть в книги?
— Алешка! — так, ни то, ни другое. В комнату вихрем ворвалась боярышня Левская, она же моя младшенькая сестренка Татьянка, и, насколько я мог себе представить, сейчас она потребует ее развлекать. Лидия с понимающей улыбкой пересела на другой стул, подальше от кровати, оставив Татьянке место возле меня.
— Алеша, а расскажи сказку! Пожа-а-алуйста! — ну точно, младшенькая захотела развлечений. Порывшись в памяти, доставшейся мне по наследству от Алеши Левского, я припомнил и сказки, которые он рассказывал сестренке. Как по мне, так бессмысленная жвачка для неокрепших детских мозгов. Нет, как и положено сказкам, они учили хорошему и отучали от плохого, утверждая неизбежную победу добра над злом, но все это можно ведь делать и не вгоняя детей в тоску и скуку, не правда ли?
— Ну, слушай. Жила-была девочка Алена… — я начал рассказывать сестренке про волшебника Изумрудного города, на ходу переиначивая некоторые детали. Элли стала у меня Аленой, жила ни в каком ни в заморском Канзасе, а в нормальной человеческой Сибири, благо, тамошним переселенцам как раз и предоставляли на первое время дома-вагончики по льготной цене.
Слушала Татьянка, что называется, развесив уши и раскрыв рот. Кажется, если дела мои тут пойдут не очень, хоть что-то заработать смогу на сказках. Как, интересно, живут здесь детские писатели? Остановившись перевести дух и заодно поудобнее устроиться на подушках, обратил внимание, что и Лидия с явным интересом ждет продолжения. И я продолжил…
Когда я дошел до похищения Элли, то есть, конечно, Алены, людоедом, в дверь постучали. Пришла Наташа, одна из горничных, и сообщила, что госпожа Волина со всем почтением просит боярышню Татьяну Филипповну явиться на урок. Тяжко вздохнув, боярышня отправилась на выход. Ну а что, ей на будущий год в гимназию записываться, так что должна успеть получить дома знания, необходимые для прохождения вступительного испытания. Ради этого ту самую госпожу Волину и наняли.
— Хорошая у вас сказка, Алексей Филиппович, — с чувством сказала Лидия, закрыв дверь за Татьянкой. — Я таких и не слышала никогда. Можно, я для себя записи сделаю? Потом малым своим расскажу.
— Можно, конечно, — разрешил я. Ну вот, она сейчас будет записывать, а я пока в учебники залезу…
Ох, ни фига ж себе, скорость! Почеркав что-то минуты две карандашом в маленьком блокнотике, Лидия убрала его и, встав со стула, поклонилась.
— Благодарствую, Алексей Филиппович! Теперь вместе с боярышней продолжения ждать будем…
— Быстро же ты, — скрыть удивление я и не пытался.
— Так я коротенько, главные слова написала только, потом как их увижу, сразу все и вспомнится, — объяснила Лидия, и добавила, видя мою заинтересованность: — Нас так учили. Мало ли, что болезный в бреду говорить станет или умирающий успеет сказать…
М-да, ничего себе учат в монастырях… Основательно, я бы сказал. Впрочем, судя по моим учебникам, в гимназиях с основательностью обучения дело обстоит тоже более чем неплохо. Другое дело, в памяти, оставшейся от Алеши, все это не так чтобы и отложилось — балбес, он и есть балбес. То есть уже был. Мне же балбесничать противопоказано, да и не получится, не был я таким никогда. Вот с этим осознанием мощи собственных интеллектуальных способностей я и внедрился в учебники, но опять не вышло. Прибыл доктор Штейнгафт.
Осматривал меня он в этот раз особенно тщательно и намного дольше обычного. Закончив с осмотром и немного подумав, призвал на помощь Лидию и они вдвоем избавили меня от повязки. Забрав витализатор, вешать мне на шею новый Рудольф Карлович не стал. Еще немного подумав и, похоже, мысленно побеседовав сам с собой, доктор обратился ко мне:
