В небе на мгновение потемнело. Пространство во дворе, прямо перед будкой Рыжего, разорвала радужная воронка, и из нее выпали две фигуры, перемазанные в крови и грязи.
Винс хотел было заорать, но звук не шел, как в страшном сне. Рот открыл — а не орется, хоть тресни! И страшно — жуть.
Рыжий глухо зарычал и пошел к… этому. Винс потом ни за что б не признался, но мыслишка мелькнула — пока пес с кошмаром дерется, надо бы за калитку рвануть и дать стрекача. Авось пронесет.
А Рыжий вдруг хвостом завилял! И ну одну из перемазанных фигур вылизывать!
Винсу любопытно стало. Встал, подошел осторожненько. Ба-а-тюшки! Это ж Ангел и эта… пассия папашина, которую тот у князя увел! Ангел больше в кровище угваздана, а пассия в грязище. Подрались, что ли?
От обалдения Винс и не заметил, что впервые мысленно назвал господина «папашей». Как-то очень обыкновенно получилось, будто так и надо.
Ангел с земли поднялась. Покачнулась — Винс подбежал, поддержал аккуратно. Подивился мельком — они же почти одного роста стали! Раньше он на Ангела снизу вверх смотрел, а тут…
— Спасибо, — чуть слышно сказала она. На Винса глянула — а глазищи чернющие! И сверкают!
Винс не отшатнулся, а ведь хотелось!
— Чего стряслось-то?! — выдохнул он.
— Мост упал, — ответила Ангел. Странно как-то ответила. То ли с радостью, то ли будто заплачет сейчас.
— К-как упал?
— Вниз.
Ангел посмотрела на него так мрачно, что у Винса чуть ноги не подкосились. Через несколько очень долгих секунд ее лицо изменилось, стало обычным, а не жуткой маской злой колдуньи.
— Кто-то там, на перевале, убил очень много людей, — сказала она грустно, но уже без отчаяния. — Ксения, — Ангел кивнула на перемазанную в грязи дамочку, — спасла, кого смогла. Теперь ее саму спасать надо.
Винс охнул. Вот ведь! Одно дело в книжках про такое читать, а другое…
Что — другое, Винс не придумал и просто спросил:
— Вам чем помочь, Анна Егоровна?
И началась у Винса беготня. Воду вскипятить, скатерть на столе расстелить поровнее да почище — туда Ангел колдовством беспамятную тетку перенесла. Принеси, подай, ножницы наточи…
Ангел с тетки одежду срезала, чтоб, значит, лечить сподручнее было. Винс все понимал, что это для врачевания надо, но все равно неловко было на голую смотреть. Отворачивался. Ангел на него шипела — не время скромничать, помогай, помрёт!
У самой Ангела на плече свежий рубец был. Будто недавно поранилась, но не кровило уже, заросло. Странно оно — на шубе, что она в угол скинула, как раз в том месте кровищей все залито. И в платье на плече дыра окровавленная. Неужто на себе зарастила?
Так она ж Ангел, всё может… Винс постеснялся спрашивать.
Потом Ангел велела в сторонке ждать, а сама стала водить руками над беспамятной. Заподвывало что-то, то ли Ангел под нос песню пела, то ли тетка от боли стонала, то ли хором они — не разберешь.
Винсу жутковато стало. Будто стоишь у погоста вечером, а оттудова могильным холодом повеяло, да кусты зашевелились. Не поймешь, то ли ветер, то ли лезет кто. И бежать охота без оглядки.
Винс бочком-бочком двинул в сторону кухни.
— Я вам покуда обед спроворю, — сказал вслух. Не признаваться же, что по хребту мурашки с мышь размером скачут!
— Нет у меня ни черта, — проскрипела Ангел, — в карман шубы залезь, возьми деньги и на рынок сбегай. Меня не отвлекай, тут дел до вечера.
Винс поручение за счастье посчитал. И пользу принесет, и подальше будет от темного колдовства.
На рынке было на редкость безлюдно, но несколько торговок все равно стояли у лотков. Они-то и объяснили Винсу, что за горе приключилось. Мост, мол, рухнул, народ — в кашу, князя убили, ужас, кошмар и караул.
В рассказах было столько подробностей, что Винс засомневался. Ангел, конечно, вся побитая появилась, но «племяш мой там был и сам видел, все померли, никто не выжил» звучало как-то неубедительно. А заявление «это все имперцы проклятые, точно вам говорю» тем более показалось бредом.
«Что, тетка, ежели все померли — племяш-то твой как с тобой пообщался? С того света? А про имперцев тебе лично князь поведал?»
Винс это все подумал, но не ляпнул. Тетка обидится, скандалить начнет, пользы не будет.
Он поохал, купил снеди, какая нашлась, и — ну молодец ведь, что промолчал! — тут же получил вознаграждение за сдержанность.
— Ты, парень, на площадь к собору сбегай. Там епископ народ собирает, молиться будет за нас, грешных…
— Спасибочки, тетенька! — кивнул Винс и двинул к собору.
Оно, конечно, надо бы к Ангелу вернуться и ее подробно расспросить. Колдунья-то точно на перевале была, знает небось, что да как!
Только… Как вспоминал Винс подвывание замогильное, так ноги к дому Анны Мальцевой поворачивать отказывались напрочь. Да и сама она сказала — до вечера, мол, не беспокоить. А вечер нескоро. Копчености и крупа не прокиснут… Решено. Надо глянуть одним глазком, чего там, у собора.
В Гнездовске было тревожно. Улица Трактовая, по которой от рынка до площади прямиком идти, почти опустела. Только на углу с Малой Торговой стояли крепкие мужики да стражники в броне и с дубинками. Судя по жестам и тону разговора — не сорта пива обсуждали. Как бы драться не принялись.
Винс мимо них побыстрее прошмыгнул. Еще не хватало в чужой замес залезть ненароком. И свернул, решил срезать переулками. Ну их, стражников.
Многие лавки были закрыты, ставни на окнах крепко заперты, как ночью.
На площади гудела толпа. Винс ее еще не видел, но уже слышал. Такое бывало, когда идешь на осеннюю ярмарку, только там звуки радостные были, а тут — непонятные. Пахло растерянностью, страхом, надеждой и злостью.
Мерзко пахло, что уж говорить.
Кажется, что многолюдный глухой гул на площади звучал похоже с колдовскими подвываниями Анны Егоровны. Винса аж передернуло, как это на душу легло.
Она-то Ангел, хоть и некромант, людей спасает, а толпа?.. Ох. Даже думать не хочется.
— И за что ж мне такое наказание, горемычному! — услышал Винс причитания.
Пошел чуть быстрее — вдруг кому помощь нужна?
— Ты, Огрызок, — продолжил тот же голос с издевательски-трагическим надрывом, — с дружками своими портишь мне всё сегодняшнее дежурство. Я хотел прогуляться по весеннему городу, подышать воздухом, насладиться перспективой… Знаешь, что такое «перспектива», увалень?
Винс выглянул из-за угла.
У выхода из крошечного переулка, больше похожего на дыру между домами, стояла пара городовых. Один с алебардой, второй с дубинкой и оба в кирасах. Не просто так патруль, а вроде как усиленный — Винс слыхал, что, ежели какой гвалт намечается, городовым броню раздают. Тот, который повыше, белобрысый и с дубинкой, показался Винсу знакомым. Может, видал, когда к господину в управу заходил.
Перед городовыми переминались с ноги на ногу пятеро парней. Если б Винс любого из этой пятерки в темной подворотне встретил — бежал бы без оглядки. Не горы мускулов, скорее, тощие, жилистые, зато по злым глазам видно — им что человека зарезать, что курицу, один бес.
Вроде и давно уже Винс не крысюк городской, а уважаемый рабочий человек, а привычки беспризорника с перепугу мгновенно всплыли. Остановился он и ну в сумке своей рыться, будто ищет чего важное. А тем временем аккуратненько, бочком, к стене дома отошел и за колонной у крыльца спрятался. Повезло, что богатый особняк рядом случился — аж у черного хода колонны есть!
Только потом сообразил — а зачем? А низачем. Само получилось. Надо бы не прятаться, а за стражей бежать. Этих-то двое всего, против толпы не сдюжат.
«И давно ты, крысюк, о легавых печься начал?» — хмыкнул кто-то из Винсова грустного прошлого.
— Да я… — тем временем заорал Огрызок.
— Головка от… чего-нибудь, — отмахнулся высокий, уже не изображая печаль. — Так, утырки, слушайте сюда, повторять не буду. Сейчас вы сложите на землю все свои ножи, дубинки и заточки, а потом пойдете домой, копать бабкам огород. Весна, пора сажать морковку.