И вот теперь я возвращаюсь к начатому. Имея в запасе считанные дни, я вдруг стал узнавать их в лицо. Попробуй я вспомнить свою жизнь, она предстанет передо мной годами и декадами, в то время как сейчас я запоминаю каждый час. Каждое мгновение своей жизни захотелось обнимать крепче родной дочери. Признаться, это пугает стократ сильнее.
Словно бы и не важно, что я вытворяю - рад бы заполнить последние дни самыми бесполезными делами. Каким-то чудом выходит вспомнить, что у меня ещё есть цель.
Каким-то чудом... я перестаю быть брюзгой, перестаю приходить в ярость, всеми силами не соглашаясь, что нет никакого "чуда"...
Но причин, на самом деле, две. Я знал, что что-то во мне изменится, когда увижу дочь. Догадывался, что жизнь перестанет быть механизированной, какой она стала после расставания с Кристин. Вот чего не предполагал, что так от этого растеряюсь.
Как же я виноват перед дочерью: за её одиночество, за те беды, что я ей принёс. Я очень боюсь за неё. Вообще, страх не покидал меня с тех пор, как я погнался за Монархом. Страх перед этим человеком заставил меня перебороть страх, который я считал куда более сильным: страх появиться на глазах у Виктории.
Надо признаться, со временем этот страх не проходит, ровно как и страх перед Монархом. Так я и живу в ужасе, жду скоротечной смены дня, наивно полагая, что что-то изменится. От этого ожидания, пожалуй, дурнее всего.
Много сил уходит на то, чтобы не думать о разных вещах. Например, я стойко не думаю о том, что творится сейчас в голове у Виктории, но не потому что мне плевать - я знаю, что ничего там хорошего, в этом немало моей вины, а исправить теперь уже не выйдет. По крайней мере, я не вижу способов, так что...
Мда.
А тем временем наступает очередное утро, пасмурное, одетое в тучи, серое и грубое. В Гольхе так бывало часто, Каледония же пока не сильно более солнечная.
Мы сидим с дочерью у неё в каморке, расхлёбывая гадкий абсент. Я даже принялся за бесполезное спиртное, чего раньше избегал. Нервы оно не успокаивает, как обещала Виктория, а горький привкус плотно прилип к нёбу.
Не спим мы одни: остальные ребята вымотаны бешенным темпом, в котором приходится нестись за Монархом. Под ногами валяется профессор, что ещё не скоро придёт в себя.
Почти час мы сидели в тишине. Наконец заговорила Виктория:
- Это был Джакомо?
- Надо полагать.
- Мерзость, - дочь аж передёрнуло. - И ты убиваешь таких тварей?
- Бывали и уродливее. Но Пито тоже хорош.
- Не пойму, как его так угораздило.
- Чтобы стать аронакесом, надо сильно этого захотеть.
- Вот я и не возьму в толк, кто пойдёт на такое. Я бы под страхом смерти не согласилась бы...
И Викторию можно понять.
- Я думал над этим, - мой взгляд ушёл в никуда, - по-моему, в этом виновата церковь. Серьёзно тебе говорю, они придумали образ грешника, продавшего душу дьяволу. Так люди получают щедрую награду, могущество. Те сумасшедшие, что соглашаются стать аронакесами, думают в том же направлении: слившись с демоном, они станут всемогущими.
- Ты его чуть не застрелил - какое тут могущество...
- Зато коротышка вымахал под три ярда и стал носиться быстрее лошади. Тоже что-то.
Я откинулся назад на неудобном стуле. Голова немного кружится, словно меня вот-вот срубит сон. Не отказался бы.
- Ты говорил, - подпёрла Виктория щёку кулаком, - что для этого нужна душа демона. А эти души...
- После смерти они материализуются в одном из миров. Похоже на клуб дыма или что-то сродни этому. И они начинают всюду летать, просачиваться в порталы... Точно не знаю, что с ними происходит, если они не присосутся к какому-нибудь человеку.
- А почему именно человеку?
- Не знаю, - признаться, я порядком растерялся. - Никогда не видел демона, превращающегося в другого демона... Чёрт знает, может, это возможно.
- А как ты думаешь, с людскими душами случается что-то похожее?
- Я об этом никогда не думал. Странно... В Ордене тоже ни слова о чём-то подобном.
- Но ведь это логично. Чем мы хуже демонов? Ну, или лучше... Тут и не поймёшь, лучше это или хуже.
- По-моему, хуже, - просто-таки выпалил я.
Виктория стрельнула в меня глазами, словно резко против моих слов.
- Погоди, ты говоришь, что было бы плохо, если бы души людей блуждали после смерти, так ведь? - раскладывая по полочкам, спросила дочь.
- Да.
- Не понимаю, что в этом плохого.
- Что ж это за смерть, если душа твоя остаётся жива? Получается, что и жизни не было, раз не было смерти.
- Пап, это чушь полная, - недовольно бросила Виктория. - Что за ересь жизнь мерить смертью?
- Я хотел сказать, что если смерти нет, то чего дорожить жизнью? Вот докажи людям, что у них бессмертные души, так они начнут вырезать друг друга...
- Да с чего им сразу друг друга вырезать?
Я замялся, повертел головой, пытая подобрать слова, какими намереваюсь объяснить расплывчатые эмоции:
- Убийство может решить множество проблем. А когда его с одной стороны совершаешь, а с другой... Господи, как бы это объяснить...
- Да я смысл поняла, мне невдомёк, почему ты такого невысокого мнения о людях?
- Ну, они как-то чуть не перебили всех иоаннитов после того, как мы очистили Континент от чумы. Они всего боятся и ведут себя, как волки. Знаешь, в твоей банде порядочные люди, но запихни их в толпу - не узнаешь потом.
Виктория не кинулась спорить, чего я ожидал. Но во взгляде её появилось непрошибаемое несогласие, настолько нелицеприятное, что я поспешил опустить глаза и заняться любованием ногтями. Они, кстати, на редкость мерзко выглядят.
Раньше мне до них и дела не было.
- Всё равно ты меня не убедил, - резюмировала дочь и прикончила бутылку. - Тем более, что если им не знать, про бессмертие души, то...
- Тут тоже ни черта хорошего, - тоскливо выдохнул я. - Людям положено уходить на покой, я в этом, почему-то, уверен. Вот представь, что мама до сих пор где-то есть.
Виктория ничего не ответила, кажется, даже в лице не поменялась.
- Я вот не представляю, что б со мной было, думай я бесконечно, что ещё увижу её. Смирился, что её нет - жизнь спокойнее стала.
- Но жизнь пустая получится.
- А от пустых надежд полнее не станет.
- Не скажи.
Я резко распрямился и строго взглянул на дочь. Из меня полезли нравоучения, на которые я не имею права:
- Так, Виктория, забудь про все эти надежды, самообманы, самоубеждения. От них толку никакого. Самого себя обманывать...
- Хорошо-хорошо, я поняла.
- Я это серьёзно.
- Понимаю, что серьёзно. Только я не верю в серьёзные разговоры, - Виктория скорчила насмешливо-напыщенную гримасу, - они неубедительные, всё равно же только собственные ошибки научат.
