Ясного они застали у входа в гостиницу.
— Приношений от незнакомых не беру, да и отдаривать нечем, — резко сказал он в ответ на льстивые реверансы чересчур любезного фотографа и пригласил друзей следовать за ним.
Ухваткин пристально посмотрел ему вслед и отправился в свой номер. А через час ему неожиданно сделалось плохо, он заявил, что чувствует сердечную слабость, и вызвал врача. Доктор неотложной помощи ничего опасного в состоянии больного не обнаружил, но Ухваткин продолжал стонать, жаловаться и попросил посоветовать, в каком из местных санаториев ему было бы целесообразнее отдохнуть, провести свой отпуск. Джеты-Огуз, Аксу или, может быть, Койсара? И не успел доктор еще и рта открыть, как больной принял решение: он немедленно отправится на курорт Койсара: фронтовые ранения обязывают его заботиться о здоровье, ничего не поделаешь! И Ухваткин немедленно покинул Пржевальск.
В тот же вечер Харламов читал документ, подписанный майором Ундасыновым: «Ухваткин Василий Иванович, разъездной фотограф, работает в промартели «Труженик» (г. Загорск, Московской области). Ленинградец. Семья погибла во время блокады. Участвовал в Великой Отечественной войне, рядовой. В 1944-1945 гг. находился на излечении в госпитале N 375 по поводу ранения в область правого бедра и в голову».
— Александр Иванович, это он? — порывисто спросила Женя Громова, устремив взор на восток.
— Да, — спокойно ответил профессор Ясный.
«Он» — означал впервые увиденный Женей Хан-Тенгри, «Повелитель духов».
Горные хребты шли во всех направлениях, пересекая друг друга, громоздясь ввысь, подавляя человека своей грандиозностью. На северо-востоке над всем этим первозданным хаосом возвышалась колоссальная белоснежная пирамида Хан-Тенгри. Да, это был «Повелитель духов», повидать который так мечтала Женя.
Не один день прошел с того времени, когда экспедиция прибыла в эти места. Позади остались озеро Иссык-Куль, Пржевальск с памятником знаменитому путешественнику, отдавшему всю свою жизнь исследованию Центральной Азии. Позади остались первые перевалы и нагорья.
Горная долина, в которую геологи вышли после бесконечных спусков и подъемов в этом каменном лабиринте, представляла собой типичный сырт — плоскогорье, поросшее буйной травой. Заросли берез и рябины с обеих сторон окаймляли неширокий светлый ручей, текущий с недалеких гор. Ледяная прозрачная вода быстро бежала по наклонному ложу, перебирая мелкие камешки на своем пути.
Четырехгранная пирамида невиданной красоты гигантским белым шпилем уходила в небо. От покрытого вечными снегами массива Хан-Тенгри сюда, в долину, доносилось мощное ледяное дыхание. Красота и необъятная мощь таинственной горы захватили воображение молодых спутников профессора Ясного и геолога Лучинина.
— Пора за дело, друзья, — сказал Лучинин и сделал знак Борису Сахно.
Принялись ставить палатки. Проводник Садык развьючил лошадей и пустил их пастись. Женя Громова снова принялась было за коробки с пищевыми концентратами, однако Ясный остановил ее:
— Я предложил бы сегодня иное блюдо на ужин.
— Какое, Александр Иванович?
— Форель-фри, или рыбные котлеты де-воляй, — пошутил Ясный и уже серьезно сказал: — Здесь в горных реках водится форель. Рыба эта любит холодную чистую воду и, поднимаясь навстречу течению, преодолевает перекаты и даже небольшие водопады. Так она доходит почти до самых ледников. Но в ледниковой воде форель мало находит съедобного и вынуждена заходить вот в такие ручьи, как этот.
Первым выразил свою готовность заняться рыбной ловлей самый молодой из участников экспедиции — Вадим Волков. Однако Ясный предостерегающе остановил его: ловля форели требует большого искусства и осторожности. Если рыболов сядет на берег и забросит удочку, он может сидеть так до нового пришествия, но ничего не поймает — форель пуглива, сквозь прозрачную воду она отлично видит, что происходит на берегу, и никогда не возьмет приманку, если заметит рыболова.
Выслушав инструкции Ясного, Вадим и Женя бросились к кустам и уже через несколько минут, вооружившись прутами для удилищ, крючками и леской, осторожно и медленно пошли вдоль ручья.
На вершинах седых гигантов гасли красные отблески заходящего солнца. Хан-Тенгри долго пылал в невидимых лучах далекого солнца, отсвечивая ярким рубиновым цветом. Но постепенно поблекло и это видение, названное учеными «мерцанием» гор, и глухая темь опустилась на лагерь. Тотчас же в стороне ущелья послышался вой.
— Волки, — сказал Русаков, бывший сегодня дежурным по лагерю.
В тот вечер засиделись долго. Рыбы в ручье было много, и уха у Жени получилась отменная. Пили горячий чай. Слушали по радио музыку Чайковского. Не спалось.
— Ну, как понравился вам «Повелитель духов»? — спросил Женю Ясный.
— О да! — восторгалась девушка. — И какая поэтическая правда в этом названии — «Повелитель духов»!
— Китайцы большие мастера метких названий, — сказал Сахно. — У меня такое впечатление, что все это нагромождение скал явилось следствием вулканической деятельности.
— Видный немецкий ученый Гумбольдт такого же мнения, — заметил Лучинин. — Он был убежден в том, что Тянь-Шань — продукт вулканической деятельности и что в Тянь-Шане и по сей день имеются действующие вулканы. Однако он ошибался. Наш знаменитый русский географ Семенов-Тян-Шанский совершил в эти горы несколько экспедиций и доказал, что никаких вулканов здесь нет. Горы Тянь-Шаня — результат не вулканической, а тектонической деятельности.
— А как же Байшань? — спросил Сахно.
— Китайские летописи сообщали о существовании в этих горах грандиозного вулкана Байшань, — ответил Лучинин. — Вера в существование Байшаня удерживалась до недавнего времени. Но теперь доказано, что такого вулкана нет. Древние летописцы принимали, вероятно, каменноугольные пожары за извержение вулканов. Мы забрались в места малоисследованные.
— А я вот закрываю глаза и вижу себя на восточных склонах Небесных гор, — мечтательно сказала Женя. — Мы высоко-высоко, а под нами, внизу, пустыня Такла-Макан, степи Джунгарии, Кашгария. Пржевальский был там.
— Так то Пржевальский, а не мы… — вздохнул Вадим.
— Наши люди бывали в тех местах задолго до Пржевальского, — заметил Лучинин.
— Степан Ильич, расскажите, — обратилась к геологу Женя.
— Хорошо, — согласился Лучинин. — Расскажу вам о двоих… В начале второй половины восемнадцатого века сержант Нижегородского полка Филипп Ефремов был послан нести пограничную службу на заставе Донгуз, которая находилась в Оренбургских степях. Через несколько дней после прибытия Ефремова в Донгуз на заставу, где находилось всего двадцать солдат, напали пятьсот яицких казаков, восставших против крепостничества. Ефремов попал к ним в плен, вскоре бежал, направился к Оренбургу, но в степи был схвачен бандой кочевых любителей легкой поживы и продан ими в рабство в Бухару. С этого и начались замечательные странствования русского солдата.
