Нифрос и сам не заметил, как оказался на коленях. Он не хотел этого — ноги будто подкосились под весом того, что на него обрушилось. А девушка по-прежнему сидела на кровати, тонкая и хрупкая, как ребенок.
— Я помогу тебе, — глухо произнес он. — Я тебя выведу к твоим людям, даже если это будет стоить мне жизни.
— Я надеюсь, что умирать никому не придется, но я благодарна за твою решимость. Пожалуйста, ляг на кровать.
— Что?
— Ляг на кровать, — повторила она, уступая ему место.
— Зачем это?
— Пока меня не найдут Операторы, мы с тобой будем одни против всех. Я очень ценю твою помощь и хочу тебе кое-что подарить.
Он не понимал, что происходит, но уже и не надеялся понять. Анита больше не воспринималась как человек, перед ним словно стояло высшее существо, принявшее такую юную оболочку.
Повинуясь ее инструкции, он лег на кровать. Нифрос понятия не имел, чего ожидать теперь.
— Закрой глаз, — велела Анита. — И не открывай, пока я не скажу. Ты сможешь это сделать?
— Да, но я не понимаю…
— Не все нужно понимать. Сделай и все.
Он сделал. Это было нетрудно. Делать то, что она говорит, потому что из них двоих только она обладает привилегией уверенности.
Он почувствовал, как девушка снимает повязку, закрывавшую пустую глазницу. Руки невольно дрогнули, подчиняясь желанию остановить ее. Он никому не позволял даже видеть эту рану, слишком уж уродливо она смотрелась… Однако теперь Нифрос заставил себя лежать смирно.
Ее прикосновения были нежными и мягкими; он в жизни не чувствовал ничего подобного. Откуда? Он рос среди гибридов, воинов, а свою мать никогда не видел. Он не знал, что так бывает, и это тепло разоружало эффективнее любых ударов.
— Очень плохая работа, — вздохнула Анита. — Тот, кто лечил тебя, не был врачом по образованию.
— Я не знаю…
— А это и не вопрос был, я вижу. Поэтому рана все время болит. Тут так все сделали, что она зажить не может, и не заживет, сколько бы времени ни прошло.
Медицина не была сильной стороной бал-гибридов. Если им удавалось выкрасть у людей оборудование — хорошо. Но специалистов никто не выкрадет, да и брезговали гибриды даже такой помощью. Поэтому гордо умирали от ран.
Он уже привык жить с болью. Она, пульсирующая в голове, не угасала много лет, и Нифрос обращал на нее внимание, лишь когда она становилась сильнее. Он просто смирился с этим, хоть и не радовался.
Ему хотелось открыть глаз и посмотреть, что она делает. Но он не решался — боялся, что если сделает это, то утратит ее доверие. Теоретически, она могла бы и убить его. Схватить нож со стола, вогнать ему в единственный уцелевший глаз, пока он расслаблен и уязвим… Он надеялся, что умрет сразу, потому что слепота была бы хуже!
Но она не стала делать ничего подобного. Нифрос почувствовал, как ее теплая ладошка накрывает пустую глазницу. От ее кожи шел жар, но не болезненный, приятный даже. Он не хотел, чтобы этот момент проходил. Осторожное прикосновение было новым опытом, который он не хотел терять.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем она отстранилась от него. Когда тепло исчезло, ему не на чем было сосредоточиться, и он снова полностью чувствовал свое тело. И он понял, что боль исчезла.
Исчезла! Совсем… Он отвык от этого, и теперь отсутствие боли, то, к чему другие относятся без должного внимания, приносило блаженство. Только вот в глазнице, на месте раны, появилось странное чувство наполненности…
— Ну вот, так должно быть лучше, — по голосу было слышно, что Анита довольна. — Рана была старая, изуродованная, и я боялась, что твой организм не справится. Но, к счастью, там было с чем работать. Посмотри на меня.
Нифрос приподнялся на постели, поднял веки… и посмотрел на нее уже двумя здоровыми глазами.
* * *
Много лет прошло. Война закончилась. Люди победили. Но ничего не изменилось… И не изменится уже никогда.
Осознание этого отнимало все. Вит никогда не забывал о своем прошлом, но оно давало ему сил. Он не простил себя за смерть матери, просто черпал решимость из тех воспоминаний. Он старался изменить мир… Поэтому и стал дипломатом. Тем, кто не просто сражается, а принимает какие-то решения, меняет ход событий — чтобы никто не испытывал того, через что прошел он.
А что в итоге? Он снова вынужден был бессильно наблюдать, как погибает близкий ему человек. И это никогда не закончится! Даже если они догонят и вырежут эту группу гибридов, это ведь не все… Есть еще, и есть баллорго, и террористы среди людей. Вечная ненависть всех ко всем. Существуют тысячи критериев, по которым живые существа не могут быть одинаковыми — и обязательно найдется тот, кого это злит.
Тогда зачем вообще пытаться что-то восстанавливать и отстраивать? Пусть эта разруха будет везде! Только вот Вит не хотел жить в таком мире. А раз другого мира нет, то… что остается?
К самоубийству он никогда не был склонен. Теперь, получается, надо… Только где уверенность взять?
Он ушел подальше от остальных, насколько это было возможно на таком маленьком корабле. Они не преследовали его, и он был благодарен. Виту казалось, что нет слов, способных остановить эту боль, и действий тоже нет. Он не смог спасти Кристину, хотя был близко, хотел… С этим нельзя жить. По крайней мере, он не представлял, как.
Поэтому он сидел в технической части корабля, где людям находиться не рекомендовалось. Чувствовал сквозь форму окружающий холод и почти замерзал, а уходить не собирался. Вообще ничего не хотелось, а этот холод хотя бы приносил необходимое онемение. Может, если сидеть тут и дальше, все закончится само собой?
Он не знал, сколько времени прошло с его ухода… после того, как это случилось. Время не существовало то тех пор, пока не послышались шаги, гулко отражаемые металлом. Кто-то прошел через темноту и сел рядом с ним. Он знал, кто.
— Не ожидал, что это будешь ты, — сказал Вит. — Обычно Самир у нас рвется по душам поговорить.
— Он хотел, но я остановила его, — отозвалась Алексис. — Не думаю, что тебе нужны утешения.
— Ты права. Я и сам не знаю, что мне нужно, но не утешения так точно. То, чего нет…
— И что же это?
— Смысл, — Вит повернулся к ней, хотя и не мог толком рассмотреть через темноту. — Какой смысл продолжать все это? Кристина когда-то выжила чудом — только чтобы умереть вот так… Мы спасем этих женщин от гибридов, а их однажды убьют баллорго. Ничего не меняется. Всегда будет оставаться страх, от которого можно лишь отвлекаться.
— Тебе так больно, что даже я это чувствую… Поэтому ты не можешь рассуждать здраво.
— В чем же я неправ?
